Ева Луна. Истории Евы Луны

Мигель постепенно терял зрение и уже практически ослеп. Правым глазом он не видел ничего, а левым – очень плохо. Он не мог читать, ему трудно было покидать пределы своего квартала: на улице он легко мог потеряться. В вопросах передвижения Мигель все больше зависел от Филомены. Она либо сопровождала его сама, либо посылала за ним автомобиль с шофером по имени Себастьян Кануто и по прозвищу Нож. То был нераскаявшийся преступник, которого Мигель вытащил из тюрьмы и перевоспитал. Шофер служил в семье Болтон уже не одно десятилетие. Ввиду турбулентной политической обстановки последних лет Нож стал еще и телохранителем священника. Как только возникал слух о марше протеста, Филомена давала шоферу свободный день, и тот, вооружившись булавой и засунув в карманы пару рукавиц, ехал прямиком к Мигелю. Нож занимал свой пост на улице и ждал, пока Мигель выйдет из дому, а потом следовал за ним на некотором расстоянии, готовый отбить его у врагов или оттащить в безопасное место, если того потребует ситуация. Из-за плохого зрения Мигель жил как в тумане и не имел понятия об этих защитных маневрах, иначе бы он впал в бешенство: ему казалось несправедливым пользоваться такой протекцией, когда остальные демонстранты принимают на себя удары дубинок, попадают под струи водометов и терпят атаки с применением слезоточивых газов.

Накануне семидесятого дня рождения у Мигеля произошло кровоизлияние в левый глаз, и через несколько минут он погрузился в полную темноту. В этот момент священник был в церкви на вечернем собрании прихожан, где убеждал их организоваться и выступить с протестом против муниципальной свалки: уже мочи не было жить среди мух и постоянного запаха гнили. Многие соседи были противниками католической веры. Они не видели доказательств существования Бога, считая, что народные страдания неопровержимо свидетельствуют о том, что вся Вселенная – это полная ерунда. Однако и они признавали, что приход отца Мигеля был центром всего района. Крест на груди священника казался им лишь незначительным препятствием к взаимопониманию или просто старческой блажью. Разглагольствуя, отец Мигель по привычке ходил туда-сюда и вдруг почувствовал, как виски запульсировали, сердце пустилось галопом, а на теле выступил липкий пот. Священник приписал эти ощущения жаркой дискуссии, рукавом утер пот со лба и на мгновение закрыл глаза. Подняв веки, он решил, что водоворот унес его на морское дно: чувствовалось только биение волн, а перед глазами плыли черные пятна. Мигель вытянул руку вперед в поисках опоры.

– Свет отключился, – сказал он, сочтя, что это очередной акт саботажа.

Испуганные соседи окружили его. Отец Болтон был прекрасным товарищем. Он жил рядом с ними испокон веков. До той поры они думали, что священник непобедим: сильный, мускулистый, с командным голосом и ручищами каменщика, которые складывались ладонь к ладони в час молитвы, однако больше походили на руки борца. И вдруг люди осознали, насколько износился организм отца Мигеля, как съежилось и ослабело его тело. Перед ними стоял даже не старик, а морщинистый ребенок. Женщины наперебой сыпали первыми советами: священника уложили на пол, водрузили ему на лоб влажный компресс, дали ему выпить горячего вина, стали массировать ему ступни. Но все это не принесло никакого эффекта, – наоборот, от многочисленных прикосновений больной начал задыхаться. Наконец Мигелю удалось отстранить соседей и подняться на ноги. Он был готов взглянуть в лицо новой опасности.

– Мне конец, – сказал он спокойно. – Свяжитесь, пожалуйста, с моей сестрой и передайте ей, что я попал в беду, но без подробностей, чтобы она не тревожилась.

Через час прибыл Себастьян Кануто, угрюмый и немногословный, как обычно. Он сказал, что сеньора Филомена не может пропустить очередную серию мыльной оперы, и вот она передала немного денег и корзинку с едой.

– На этот раз все иначе, Нож. Кажется, отец Мигель ослеп.

Шофер усадил священника в автомобиль и без всяких вопросов повез его в дом Болтонов, гордо возвышавшийся среди заброшенного, но все еще величественного парка. При въезде в поместье Себастьян несколько раз нажал на клаксон, созывая остальных членов семьи. Шофер помог больному выйти из машины и, обняв его, практически внес на руках в дом, поражаясь его покорности. Когда Себастьян рассказывал о случившемся Гилберту и Филомене, по лицу его катились слезы.

– Твою мать! Наш дон Мигелито ослеп. Только этого нам не хватало, – рыдал шофер, не в силах совладать с собой.

– Не сквернословь в присутствии поэта, – сказал священник.

– Уложи его в постель, Себастьян, – приказала Филомена. – Это не опасно: может, он простыл. Вот что значит ходить без теплой кофты!

– «Время замерло, ночью и днем вечная зима. И полное молчание антенн над чернотой»[39], – стал импровизировать Гилберт.

– Скажи кухарке, чтобы сварила ему куриный бульон, – перебила его сестра.