Ева Луна. Истории Евы Луны

Полиция продержала подозреваемую в убийстве мать за решеткой несколько недель, до тех пор, пока на страницы газет не пробился судебно-медицинский эксперт, с самого начала отстаивавший точку зрения, отличную от той, что больше всего устраивала публику. Он, как специалист, вполне убедительно доказал: ребенок скончался вовсе не оттого, что его бросили в ящик с мусором, – младенец был мертв еще до рождения. Наконец органы правосудия освободили бедную женщину, чья жизнь все равно была уже искалечена: никто не хотел верить в официальную версию, и чудовищные газетные заголовки преследовали мою крестную еще много месяцев. Жестокое и непредсказуемое общественное мнение твердо встало на сторону несчастного младенца, и его мать называли не иначе как «убийцей маленького монстра». Вся эта, прямо скажем, неприглядная история вконец расшатала нервы крестной; она не могла отделаться от чувства вины за то, что произвела на свет такое страшилище, и к тому моменту, когда ее выпустили из тюрьмы, была уже не тем человеком, что раньше. Она убедила себя, что и беременность, и роды были посланы ей свыше как Божья кара за какой-то страшный грех, которого она не только не помнила за собой, но и не могла себе представить. Она перестала появляться на людях и все больше времени проводила в одиночестве в своей лачуге. Последней попыткой крестной как-то побороть обрушившееся на нее несчастье стало обращение к местным колдунам. Они нарядили ее в саван, уложили в вырытую яму и даже присыпали землей. Затем вокруг этой импровизированной могилы поставили горящие свечи и долго окуривали несчастную женщину дымом, тальком и камфорой. Так продолжалось до тех пор, пока из горла пациентки не вырвался душераздирающий вопль. Это было расценено как исход злого духа из ее тела, и крестной разрешили подняться из могилы, после чего повесили на шею священное ожерелье, которое не должно было позволить духам зла вновь поселиться в ней. Когда мы с Эльвирой решили проведать мою крестную, то без труда нашли ее в том же самом домике, выкрашенном ярко-синей краской. Она не то чтобы похудела, но потеряла былую упругость и крепость тела. Кожа ее обвисла, а походка лишилась прежней кокетливой привлекательности. Все стены в комнате от пола до потолка были увешаны какими-то католическими гравюрами вперемежку с изображениями индейских божеств, а единственным существом, составлявшим ей компанию, была все та же забальзамированная пума.

Поняв, что, сколько ни молись перед святыми образами, сколько ни обращайся к колдунам и ведьмам, сколько ни пей прописанных знахарями травяных отваров, неприятности и несчастья тебя не минуют, крестная поклялась перед алтарем Девы Марии никогда больше не вступать в плотскую связь ни с одним мужчиной. Чтобы в минуту помутнения рассудка невзначай не нарушить данную клятву, она договорилась со знакомой повивальной бабкой, чтобы та зашила ей влагалище. Через несколько дней она чуть не умерла от занесенной во время этой процедуры инфекции. Чтобы излечиться, она испробовала все, и притом одновременно. Что именно спасло ее, крестная так и не узнала: возможно, антибиотики, прописанные ей врачами в больнице, возможно, свечи, зажженные у образа святой Риты[11], а может быть, и травяные отвары, которые она пила в огромных количествах. Выздоровление не принесло ей облегчения: с того времени она стала окончательно спиваться и совсем помешалась на своем религиозном бреде. Вконец сбившись с нормального жизненного пути, она явно тронулась рассудком и зачастую уже не узнавала старых знакомых или же ходила по улицам, негромко бормоча под нос какие-то бессвязные обрывки фраз, в которых то и дело поминала дьявольское отродье, появившееся на этот свет из ее лона. Работать в таком состоянии она, естественно, не могла; впрочем, после того, как благодаря стараниям журналистов она стала известна на всю страну, никто и не взял бы ее ни на какую работу. Время от времени она исчезала куда-то, и от нее не было ни слуху ни духу. Я уже начинала опасаться, что она умерла, но всякий раз она совершенно неожиданно вновь объявлялась у нас в доме, все более мрачная и истощенная, с вечно воспаленными глазами. С собой она неизменно приносила какую-то специально подобранную веревку с семью мерными узелками; с помощью этого приспособления она измеряла окружность моего черепа, пребывая в уверенности, что это самый верный способ проверить, сохранила ли я еще свою драгоценную девственность. Кто и когда научил ее этой ереси, я так и не узнала. Что же касается девственности, то крестная ее просто обожествляла. Это твое единственное сокровище, сбивчиво, срывающимся голосом говорила она, пока ты непорочна, ты еще хоть чего-то стоишь, но, как только потеряешь свою чистоту, превратишься в ничто. Я слушала ее, но никак не могла взять в толк, почему именно та, самая постыдная и, судя по всему, тесно связанная с понятием греха, часть моего тела одновременно является столь ценной и важной.