Евангелие Достоевского

Почему во французском переводе? Потому что полного русского перевода Библии на тот момент вообще не существовало, а те части Библии, которые в эпоху Александра I были переведены на русский, в том числе Новый Завет издания 1823 года, при Николае I оказались под запретом: восторжествовало мнение, что Библию можно читать только по-славянски. «В переводе не было ничего такого, что заслужило бы такую строгую меру. Он пострадал мученически», – писал впоследствии митрополит Московский и Коломенский Филарет. Изъятый из общественного употребления, перевод этот на несколько десятилетий оказался недоступен для широкой публики. Парадоксальным образом, однако, им могли пользоваться каторжники: у них это издание не изымалось.

Следствие по делу петрашевцев велось восемь месяцев. Достоевскому инкриминировали, в частности, то, что на одном из собраний он читал вслух письмо Белинского Гоголю. Сочувствовал ли он на тот момент автору письма? Отвечая на вопросы следователей, он всеми силами старался доказать, что занимал нейтральную позицию в споре Белинского с Гоголем: «Я прочел письмо Белинского Гоголю… Я его прочел, стараясь не выказывать пристрастия ни к тому, ни к другому из переписывавшихся. По прочтении письма я не говорил об нем ни с кем из бывших у Петрашевского. Мнений об этой переписке тоже не слыхал… Сознаюсь, что я поступил неосторожно».

Петропавловская крепость. Фотография нач. ХХ в.

В формальном объяснении, поданном следователям, Достоевский еще более критичен по отношению к Белинскому: «Меня обвиняют в том, что я прочел статью “Переписка Белинского с Гоголем” на одном из вечеров у Петрашевского. Да, я прочел эту статью, но тот, кто донес на меня, может ли сказать, к которому из переписывавшихся лиц я был пристрастнее? Пусть он припомнит, было ли не только в суждениях моих (от которых я воздержался), – но хоть бы в интонации голоса, в жесте моем во время чтения, что-нибудь способное выказать мое пристрастие к одному лицу преимущественно, чем к другому из переписывавшихся? Конечно, он не скажет того. Письмо Белинского написано слишком странно, чтоб возбудить к себе сочувствие. Ругательства отвращают сердце, а не привлекают его; а все письмо начинено ими и желчью написано. Наконец, вся статья образец бездоказательности – недостаток, от которого Белинский никогда не мог избавиться в своих критических статьях и который усиливался по мере истощения нравственных и физических сил его в болезни». И далее рассказывает о своем кратком знакомстве с Белинским, ссоре с ним и разрыве.

Следователи, судя по всему, не поверили в искренность показаний подсудимого. Наряду с другими петрашевцами, он был приговорен к смертной казни через расстрел. Затем отдельным решением смертная казнь всем участникам кружка была заменена различными сроками каторжных работ. Новый приговор Достоевскому гласил: «Отставного поручика Достоевского за участие в преступных замыслах, распространение письма литератора Белинского, наполненного дерзкими выражениями против Православной Церкви и верховной власти… лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в крепость на восемь лет». Когда этот приговор был представлен Николаю I, он наложил резолюцию: «На четыре года, а потом рядовым».

Однако Достоевский не знал ни о первом, ни о втором приговоре, ни о резолюции государя. Самодержец пожелал, чтобы для всех участников кружка был устроен «обряд» показательной казни через расстрел. Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы проучить заговорщиков и послать сигнал либеральной общественности: вот что с вами будет, если не прекратите вынашивать революционные замыслы.

Все детали церемонии были тщательно продуманы лично государем. Морозным утром 22 декабря 1849 года осужденных вывели на Семеновский плац, где им был объявлен смертный приговор. Троих облачили в белые рубахи и привязали к столбу. Достоевский был во второй тройке, жить ему оставалось, как он думал, не более десяти минут. Подошел священник, все петрашевцы приложились к кресту, один коротко исповедовался (это был не Достоевский). И вот, когда каждый из осужденных мысленно простился с жизнью, неожиданно последовало объявление о высочайшей милости: о замене смертного приговора каторжными работами.

Много лет спустя Достоевский опишет пережитый опыт в романе «Идиот», вложив рассказ о нем в уста князя Мышкина.