Евангелие Достоевского

Религия Толстого, сочетавшая в себе отдельные элементы христианства, буддизма и ислама, граничила с пантеизмом. В Иисусе Христе Толстой не признавал воплотившегося Бога, считая Его лишь одним из выдающихся учителей нравственности, наряду с Буддой, Магометом и Конфуцием.

Если Толстого в христианстве интересовала прежде всего мораль, то для Достоевского главным в христианстве был Христос. Догмат Боговоплощения, учение о том, что Бог стал Человеком, Слово стало плотью, – вот сердцевина христианства по Достоевскому: «Не мораль Христова, не учение Христа спасет мир, а именно вера в то, что Слово плоть бысть… что идеал был во плоти, а стало быть, не невозможен и достижим всему человечеству… Христос и приходил затем, чтобы человечество узнало, что знания, природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале, что это естественно и возможно. Этим и земля оправдана. Последователи Христа, обоготворившие эту просиявшую плоть, засвидетельствовали в жесточайших муках, какое счастье носить в себе эту плоть, подражать совершенству этого Образа и веровать в Него во плоти… Тут именно все дело, что Слово в самом деле плоть бысть. В этом вся вера и все утешение человечества».

Поиск истины увел Толстого от Церкви, а Достоевского вернул в Церковь. Говоря о том, что ему «лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной», Достоевский помнил евангельские слова Христа: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Истина в христианстве – не отвлеченное философское понятие. Истина – это Сам Христос, Единородный Сын Божий, Бог и Человек в одном Лице.

И Толстой, и Достоевский всю жизнь читали Евангелие. Но вычитали они из него совершенно разные вещи. Толстого привлекало учение Христа, в частности Его слова о непротивлении злу силой. Он выступал против службы в армии, был апологетом абсолютного и безоговорочного пацифизма. Толстой отрицал Божественную природу Христа и вслед за немецкими и французскими рационалистами XIX века создавал свою «религию в пределах только разума». Не владея по-настоящему греческим языком, он даже сделал свой собственный «перевод» Евангелия, представлявший собой кощунственную пародию на него. Все чудеса Христа в этом «переводе» были либо вообще выброшены, либо перетолкованы в рационалистическом духе. Толстой отрицал основные догматы христианства, вырастающие из евангельской истории Христа: о Его рождении от Девы, о том, что Он совершал исцеления и воскрешал мертвых, о Его собственном воскресении из мертвых.

А. Рублёв. Апостол Павел. Икона, 1410-е гг.

Достоевского, напротив, привлекали рассказы о чудесах Христа, и тема воскресения из мертвых была для него центральной. Эта тема была главной и в первохристианской проповеди. Апостол Павел писал христианам Коринфа: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:13–14). Для Достоевского воскресение Христа – предмет веры, а воскресение мертвых – предмет надежды и упования.

Без воскресения мертвых и без будущей жизни обессмысливается для Достоевского жизнь земная: «Вся история как человечества, так, отчасти, и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели… Итак, человек есть на земле существо только развивающееся, следовательно, не оконченное, а переходное. Но достигать такой великой цели, по моему рассуждению, совершенно бессмысленно, если при достижении цели все угасает и исчезает, то есть если не будет жизни у человека и по достижении цели. Следственно, есть будущая, райская жизнь».

У Достоевского была одна «первоверховная», или «владычествующая», идея – явление в мире Иисуса Христа. В нем была ясная личная любовь к Христу, живому и осязаемому. «Господь мой и Бог мой!» – это восклицание навсегда обрадованного сердца и ума можно проследить начиная с его каторжного периода и вплоть до смерти. В 1880 году он говорил студенту Зеленецкому: «Я хотел написать книгу об Иисусе Христе, где намеревался показать, что Он есть чудо истории, и появление такого идеала, как Он, в человечестве, в этом грязном и гнусном человечестве, есть еще большее чудо». Все романы Достоевского после 1865 года – это тоже, собственно, книги об Иисусе Христе.

С. И. Фудель.

Наследство Достоевского