Евангелие Достоевского

При этом Достоевский прекрасно знал учение Церкви о Христе и выделял в этом учении один конкретный аспект. Он отражен в словах Ипполита: «Я знаю, что Христианская Церковь установила еще в первые века, что Христос страдал не образно, а действительно, и что и тело Его, стало быть, было подчинено на кресте закону природы вполне и совершенно». Будучи Богочеловеком, Христос страдал на кресте как человек, и Божественная природа Христа не делала эти страдания менее мучительными.

Описывая картину Гольбейна, Ипполит задается вопросами: «Если такой точно труп… видели все ученики Его, Его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за Ним и стоявшие у креста, все веровавшие в Него и обожавшие Его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот Мученик воскреснет?.. Если так ужасна смерть и так сильны законы природы, то как же одолеть их? Как одолеть их, когда не победил их теперь даже Тот, Который побеждал и природу при жизни Своей, Которому она подчинялась, Который воскликнул: “Талифа куми”, – и девица встала, “Лазарь, гряди вон”, – и вышел умерший?»

Вновь мы слышим о воскресении Лазаря – центральном евангельском сюжете из романа «Преступление и наказание». Но упоминание о нем нанизывается на целую серию вопросов, которые в течение всей жизни ставил перед собой Достоевский. Бытие Божие, Богочеловечество Христа, бессмертие человека, вечная жизнь за гробом – ни один из этих аспектов христианского вероучения не был для Достоевского простой и несомненной данностью. Его ум, еще в молодости зараженный нигилистическими, рационалистическими и атеистическими идеями, нуждался в постоянном подтверждении истинности христианских догматов. Вот почему диалоги его героев нередко вращаются вокруг них.

Ответы на эти вопросы Достоевский искал через всматривание в человеческий лик Христа, вслушивание в Его слова. Вспомним «символ веры» Достоевского, сформулированный им по выходе из каторги: «Верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». Любовь ко Христу как Личности была важнее для него, чем любое философское учение, и ради личной встречи с живым Христом он готов был отказаться от любой философской или богословской «истины».

Христос и никто другой – вот что означал Символ веры 1854 года. Христос – навсегда, Христос – в те самые минуты покоя, любви, ясности и святости, которые посылает Ему иногда Бог. Христос, Который принят в сердце им, человеком эпохи, полной неверия и сомнения, каким он, Достоевский, обречен оставаться всю жизнь, до гробовой крышки. С Христом – до конца, до смертного часа. С Ним, а не против Него – во что бы то ни стало и что бы там ни было. Шесть определений Христа («нет ничего прекраснее, глубже…»), которые характеризуют идеального человека и разительно отличаются от сущностных признаков Бога: всемогущего, всеведущего, всезнающего, всеблагого, всепрощающего, милосердного, доброго, вечного, милостивого, бессмертного, святого; Спасителя, Искупителя, Исправителя, Человеколюбца… Но потому-то Достоевский и принял в свою душу Христа как Бога, поскольку сумел полюбить Его как абсолют человека. Свое ощущение Бога и свое чувство «сияющей личности Христа» Достоевский вынес с каторги. Ведь именно в эти четыре года он читал Евангелие – почти только одно Евангелие, единственную книгу, разрешенную в тюрьме.

Л. Сараскина.

Достоевский