Евангелие лжецов (ЛП)

«Ты хочешь, чтобы они запомнили тебя таким, Пилат? Кровавым тираном? Человек, заливший кровью улицы, а не тот, кто принес цивилизацию и законы Рима?»

Вновь попытка переиграть.

«Они запомнят меня тем, кто установил порядок. Рим не только приносит мрамор и золото, Рим приносит закон и послушание». Пилат говорит самому себе, большую часть. Бар-Аво поймал его. Правильные слова в правильный момент, и Пилат пойман.

«Если бы я был тобой», продолжает Бар-Аво, «я бы отпустил того Иехошуа, а меня бы убил».

Пилат смотрит на него и кивает головой, как будто услышал нечто умное и поразительное.

«Почему отпустить его?»

«Показать милосердие. Любовь Рима и его кнут. Ты раньше так делал на праздниках. Ты же знаешь, как это делать. Хитроумно».

Слишком явная похвальба? Нет. Пилат тщеславен, как все.

«Это правда, они уже приходили ко мне с прошением».

«Тогда отпусти его. Много последователей у него, и много там женщин». Он упоминает о них, словно положение Иехошуа сразу улучшится. Это не так. Рим всего лишь немного лучше относится к женщинам, чем греки. «Вот мой совет тебе» — он склоняет голову — «взамен на быструю и милосердную смерть. Я убивал твоих людей. Твои солдаты полюбят тебя за твое решение со мной. Будет намного легче держать их в строю».

Губа Пилата кривится.

«Солдаты подчинятся мне, потому что таков их долг. Они обязаны передо мной, перед Римом и перед их Императором».

Он легким кивком указывает головой на небольшую золотую статую Бога-Императора в альковном углублении молельни.

«Ты все равно должен меня казнить. Если хочешь показаться мудрым».

Так легко зацепить Пилата. Тот почти не способен скрывать свою реакцию на слова. Злится, что Бар-Аво рассуждает о мудром решении, подразумевая, что он уже решил совсем немудро.

«Я знаю таких людей, как ты. Ты считаешь почетным погибнуть от наших рук, сражаясь. А что, если я не захочу доставить тебе эту почетную смерть? А что, если я захочу держать тебя здесь моим рабом? Тогда не будет для тебя никаких жертвенных мучений, ни толпы плачущих женщин, и никто не станет кричать твое имя, чтобы начать новое восстание».

Бар-Аво пожимает плечами.

«Я — в твоих руках, Префект. Делай, что хочешь».

Пилат сужает свои глаза, увидя возможность для каких-то игр.

«А что, если я тебя отпущу?»

«Мои люди, конечно, обрадуются».

«Да», говорит Пилат, «да, твои люди. Десять тысяч их, как говорят, по всей Иудее преданы тебе».

Неправда, но Бар-Аво не возражает ему. Около пяти тысяч, и они преданы не ему, а делу. Жить свободным — более важно, чем просто жить. Преданность лишь ему повредит делу. Они должны покинуть его, если так нужно; он и сам сделает так же.

«Да», задумывается Пилат, «пусть ощутят милосердие Рима, как и поцелуй ремня».

Этот человек — не дурак, а все равно ведет себя дураком. Из-за заносчивой гордыни. Если бы другой человек решил бы совершить подобное, Пилат, узнав, сделал бы все гораздо ярче и сочнее, и все выглядело бы невероятно глупо. Да только его голова не способна рожать собственные планы.

«Они будут благодарны мне, не так ли, если я отпущу их предводителя?»

«Они станут подозревать во мне предателя», говорит Бар-Аво, потому что начинает видеть растущее, приближающееся слабое мерцание спасения.

«Ха!» Пилат широко улыбается. «Еще лучше! Благодарность и недоверие. Великолепно. И нет ничего лучшего, чем то, что ты сам все это и придумал».

Бар-Аво пытается сохранить свое лицо каменно-бесстрастным. Словно от мысли о содеянном у него отвердело сердце.

«И знаешь, что я тебе скажу», продолжает Пилат, «я сыграю это».

Его люди находятся в толпе. Бар-Аво тут же замечает их, когда его и Иехошуа выводят щурящихся от света на площадь у дома Пилата, где позже солдаты Префекта устроят резню.

Они пришли сюда, скорее всего, чтобы увидеть его смерть. Или начать бунт, или присоединиться, если начнется не от них. Они сливаются с толпой. Капюшоны накинуты на их головы. Около двухсот человек толпы и, приблизительно, сорок человек из них — его люди. Из-за уважения и любви к нему. Не в попытке спасти его, а чтобы увидеть его смерть и передать слова очевидца своим друзьям, матери, жене и сыновьям.

Он видит в толпе двух-трех друзей Иехошуа. У того была, конечно, группа поменьше, и они не были такими сильными людьми, не сражались и не встречались каждодневно со смертью от римских рук. Он бы хотел, чтобы больше людей Иехошуа пришло бы сюда. Такая объединенная сила должна была увидеть, как убивает Рим. Если бы они все увидели, то тут же бы восстали.

Пилат обращается к толпе.

«Город Иерусалим!» выкрикивает он. «Я вышел сегодня сюда, чтобы дать вам выбор!»

Толпа шевелится и бормочет. Он играл эту свою игру раньше. Он не всегда делает так — иногда. Чтобы они не слишком задавались, конечно же.

«Ваше желание очень важно мне! Рим не хочет причинять вам зла, лишь принести вам порядок и доброе правление. Посему у меня есть два преступника: проповедник Иехошуа, назвавший себя Царем Евреев, и Бараббас — бунтарь, убивший людей во время восстания».