Евангелие лжецов (ЛП)

Еще больше бормотаний. Не среди простых людей — толпа размышляет молча, а среди солдат. Кого убивают евреи, восстав? Не других евреев. Солдат. Даже те, кто не знал, что Бар-Аво убил солдат, теперь знают об этом. Пилат, получается, выразил словами так: это — борец за свободу, герой. Понимает ли он, что произнес? Трудно сказать, зная его: схитрил ли он или просто сглупил. Или его хитрость — то же самое, что и его глупость, потому что только глупец попытается схитрить таким образом.

«Я позволяю вам решить: кто будет жить, а кого казнят. Они оба — преступники, оба найдены виновными вашим судом!»

Да знаем мы, кто влияет на суды, — бормочет так толпа, — да знаем мы, кто говорит им: кого наказать, а кого отпустить.

«Этот человек Иехошуа богохульствовал против вашего Бога! А этот человек Бараббас убил людей!»

Женщины в этой толпе, кому люди Бар-Аво давали хлеб, когда римляне сожгли пшеничное поле. Мужчины в этой толпе, с кем люди Бар-Аво сражались плечом к плечу, защищая дома от бандитов. Дети в этой толпе, для кого люди Бар-Аво находили лекарей. Никакая группа противников власти не сможет протянуть долго без любви людей, среди которых они живут. Что смог бы предложить им взамен Иехошуа? У ни одного проповедника не найдется ничего сравнимого с хлебом, водой, настойками и мечами.

«Так кого выбираете вы?» выкрикивает он. «Вы можете спасти одного и только одного! Кого из этих людей вы спасете?»

И нет никакого выбора, нет. Друзья Иехошуа пытаются прокричать за него, но их совсем недостаточно здесь, и голоса их тонут в присоединяющихся друг к другу криках: «Бараббас! Дай нам Бараббаса! Благословенного Бараббаса!»

Безжалостная злая игра. Если они откажутся кричать — так случалось ранее, как с гладиаторами, которые отказываются сражаться — Пилат просто убьет их обоих. Сплошная нечестность. Насмешка над самой жизнью. И все же, что еще остается, если не участвовать?

Бар-Аво вглядывается в Иехошуа. Тот смотрит на толпу, где его разрозненные друзья кричат до хрипоты его имя. По лицу одного человека текут слезы, пока он кричит: «Иехошуа! Иехошуа!» Бар-Аво видит его открывающийся рот, но звук заглушается от шума «Бараббас! Бараббас!»

Пилат смущен страстностью плача. На что он раньше рассчитывал, похоже, выходит совсем по-другому. Плечи склоняются. Он утихомиривает толпу. Те, напряженно смотря, затихают. Он может сделать что угодно.

«Но вот этот человек», говорит он, «вы не хотите Царя Евреев?»

И толпе становится ясно, что он насмехается над ней. Как будто им представили законного царя, как будто они сразу узнали бы законного царя при первом его появлении.

Почти сто лет прошло с тех пор, когда Рим окружил Иерусалим, пробил стены и вошел силой. Он задает свой вопрос, как будто каждый царь за последние сто лет не был посажен на трон Римом. Он презирает их, и это очевидно в каждом сказанном его слове.

«Что же мне делать с Царем Еврейским?» вопрошает он.

«Казнить его!» кричит кто-то из толпы, а остальные вновь подхватывают «Бараббас!». Совсем немного жалких голосов выкрикивают другое имя — почти неслышное.

Как же это возможно, что вся жизнь дошла до такого момента: увидеть, сколько у тебя друзей, и как громко они готовы проорать твое имя?

Бар-Аво хочет жить, и в своих мыслях: но только не так. Но это же ложь. Он понимает это, стоя здесь, со всей покорностью человека, который был последние несколько дней полуживым и полумертвым. Он желает жизни, и ему все равно каким способом получить ее, только бы не касалось смысла его борьбы. Он и Иехошуа, они оба плачут, а друзья проповедника все еще кричат его имя, все еще отчаянно пытаются спасти его, и, очевидно всем, они любят его. Если бы было возможным спасти их обоих, то люди Бар-Аво кричали бы за это. Если бы было возможным избавиться от оккупантов одним криком, они бы кричали до окровавленных горл. Нет никакого шанса спасти их обоих. Нет милосердия, кроме допущенного условиями.

Взгляд пробегает по лицу Пилата — влево и вправо — словно ему захотелось, чтобы стало больше солдат вокруг него. Словно он решил отказать им в выдаче Бар-Аво, и после чего его жизни стала бы угрожать опасность. В толпе достаточно людей, чтобы бросились на них. Те люди стали одним голосом, сознанием и сердцем. Эта толпа хочет Бар-Аво.

«Очень хорошо!» выкрикивает Пилат. «Я выслушал ваши пожелания! Я надеюсь, что великодушие Рима воодушевит вашу преданность! Вашу любовь Императору! И прекратите ваши жалкие восстания! Я знаю, что Бараббас, ощутив его милосердие, присоединится ко мне в страстном желании мира между великими народами Рима и Евреев!»

Друзья Иехошуа все еще зовут его и пытаются приблизиться к возвышению платформы, на которой стоят эти двое людей. Иехошуа стоит совершенно безмолвный, с поникшей головой, с руками, связанными, как и Бар-Аво, за спиной. Бар-Аво смотрит на Иехошуа, пока один из солдат Пилата начинает разрезать толстые веревки.