Евангелие от Егория

Когда Иуда добежал до дома Анны, тестя Каиафы, то застал там почти всех иудейских первосвященников, возлежавших за пасхальной трапезой. На возвышении, в глубине большого зала, украшенного резными колоннами из сандалового дерева, освещенный яркими смоляными факелами развалился на ложе сам Каиафа. Остальные располагались перед ним амфитеатром: кто был важнее, тот был и ближе к Каиафе.

Пиршество было в самом разгаре. Запах жареных ягнят ласково щекотал ноздри. Вина уже было выпито изрядно, а потому в зале стоял гул, похожий на отдаленный шум морского прибоя.

Когда в залу вошел Иуда, стражники бросились к нему и преградили дорогу, грубо выталкивая его древками своих секир из залы. Но Каиафа молча поднял руку и все затихли, и стражники тут же замерли, как вкопанные, в ожидании команды.

«Пропустите!» — произнес единственное слово Каиафа, и Иуда смело прошел к столику с яствами около ложа Каиафы.

— Угощайся! Ну, принес добрую весть?

— Спасибо, ваше первосвященство. Не будем терять времени. Прикажите страже следовать за мной.

— Стража! Следовать за этим человеком и арестовать того, на кого он укажет. Какой условный знак ты им подашь?

— Я поцелую того, кого надо забрать.

— Ну, вперед! — напутствовал Каиафа.

ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ

Выпив и закусив, пошли все апостолы с Иисусом к горе Елеонской. И говорил им Иисус, идучи:

— Ох, предадите вы меня в эту ночь. А без пастыря и стадо рассеется, как облако на ветру.

Петр, самый активный из всех, когда дело касалось разговоров о чести и товариществе, молвил ему в ответ:

— Да пусть и все предадут тебя, но только не я!

На что Иисус ответствовал:

— Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды ты отречешься от меня.

Но Петр продолжал клясться в любви и преданности: «Хотя бы надлежало мне и умереть с тобою, не отрекусь от тебя». Но мы-то знаем, какова цена слов на людях и каковы дела, творимые без свидетелей.

Подошли к горе, и Иисус сказал ученикам своим: «Посидите здесь, пока я помолюсь». А сам пошел на гору помолиться, захватив с собою только Петра и обоих сыновей Зеведеевых, сказав им: «Что-то жутко мне одному, побудьте со мною, пока я молюсь». На душе у него было пакостно, тоскливо. И уже забравшись довольно высоко, сказал троим: «Душа моя скорбит смертельно… Побудьте здесь и бодрствуйте. Я же немного побуду один».

С этими словами, отойдя немного в сторону, он пал на землю и начал молиться, воздев очи к звездам:

— Авва Отче! Всё возможно Тебе… Пронеси чашу сию мимо меня!

И плакал он, и прощался с жизнью. Почему-то страшно ему было. Поражался Иисус выдержке и хладнокровию Иуды: тот шел на смерть спокойно, будто выполняя обыденный ритуал.

А когда вернулся Иисус, то нашел всех троих своих учеников дрыхнущими, как говорится, без задних ног. Да и как ни заснуть после плотного ужина с возлияниями. Сказал он Петру:

— Симон! Ты спишь? Не мог пободрствовать и десяти минут? И вы спите, братья Зеведеевы? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.

А сам, опять отойдя в сторону, истово молился, повторяя и повторяя слова мольбы к Всевышнему об избавлении от казни:

— Отче мой! Да минует меня чаша сия!

И, возвратившись, опять нашел их спящими, ибо глаза у них отяжелели от выпитого и съеденного. Растолкал их Иисус, укорял, что опять заснули, а они и не знали, что ему отвечать. Жутко было Иисусу на смоляно-темной горе, где ухал филин да раздавались какие-то морозящие душу шорохи…

Все же пошел он помолиться и в третий раз, но ничего не шло в голову кроме одних и тех же слов:

«Господи! Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя!» Ему вдруг до пронзительности захотелось жить. Он подумал о том, что почему-то Царствие Небесное не манит его. Нет, он хочет остаться здесь, быть с Магдалиной, со своей уверовавшей в непорочное зачатие матерью, с этим простецким Симоном-Петром, с юным Иоанном. Он вдруг, скорее всего из самооправдания за такие мысли, подумал, что Иуда — это Сатана — искуситель. Но ему тут же стало стыдно за эту мысль: ведь Иуда жертвует своей жизнью за его, Иисусово дело, он ведь не толкает его на казнь, оставаясь в стороне… Кто знает, чем бы кончились радужные планы Иисуса о создании новой веры. Убийством, как закончилась жизнь Иоанна-Крестителя? Спокойной смертью в окружении горстки учеников? Разочарованием и самоубийством?

Вернувшись же, опять нашел он своих захмелевших попутчиков спящими…

— Все спите и почиваете? — гневно спросил их Иисус.

— Кончено… Пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Вставайте, сонные тетери, пойдем обратно. Вот уже близится предающий меня.

И лишь они вернулись к месту, где трапезничали, появился Иуда Искариот с отрядом воинов, вооруженных мечами и секирами, и толпой служителей от первосвященников и фарисеев, оснащенных фонарями и светильниками. Апостолы, вскочив со своих мест, приготовившись к защите. Как всегда импульсивный, Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх. Но Иисус сказал Петру: