Евангелие от Егория

— Вложи меч в ножны. Неужели мне не пить чаши, которую приготовил для меня Отец?

И, когда еще говорил он слова сии, подошел к нему Иуда, крепко обнял его и поцеловал, шепча ему на ухо, чтобы никто не расслышал:

— Прощай, мой любимый брат и учитель! Наступил наш час… Я уже свершил то, о чем мы договорились: за тобой пришли эти псы от Каиафы… И прости меня: не могу я видеть пытки, которым тебя подвергнут. Я сейчас же пойду и повешусь, ибо нет мне жизни без тебя! Прощай и прости, брат возлюбленный мой! Мужайся!..

И Иисус ответил Иуде лишь крепким объятием, крепко прижав его к груди своей. А кругом уже толпились какие-то стражники с мечами и копьями, первосвященники и старейшины народные. Сразу же после объятия с Иудой, на Иисуса набросились воины, связали его веревками и цепями и повели к первосвященнику Каиафе, куда собрались уже во множестве книжники и старейшины.

СУД ПЕРВОСВЯЩЕННИКОВ

Верные же ученики Иисусовы, увидев, как скрутили Иисуса и повели, бежали в панике. Один Петр следовал за Иисусом в отдалении, дойдя до самого двора первосвященникова, а затем, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть, чем все закончится. Страшно ему было, но еще сильнее было чувство сострадания к Иисусу. Ведь он был беззаветно, и к тому же бездумно, предан Иисусу.

Ввели Иисуса в здание, где собрались только те, кто имел право судить. Первосвященники, старейшины и весь синедрион, все они искали, в чем бы преступном обвинить Иисуса, чтобы предать его смерти, но не находили. И спросил его первосвященник Каиафа:

— Заклинаю тебя Богом, скажи нам, ты ли Мессия, или Христос, Сын Божий?

Иисус ответил ему в обычной своей манере, оставляя за собой всегда любое возможное толкование сказанного:

— Ты сказал, не я сказал.

Озверели члены синедриона, взирая на спокойного и независимо ведущего себя человека, которого они давно уже считали опасным государственным преступником: ведь он подрывал основы их религии, а к тому же, говорили, объявил себя и царем Иудейским. Стали они плевать Иисусу в лицо, отвешивать подзатыльники, а кто и бил его ногами. Спокойствие же, с которым Иисус переносил побои и оскорбления еще более выводили из себя собравшихся. Ведь толпа — всегда есть толпа, из кого бы она ни состояла: из вельмож ли, или из кухарок, или же из подвыпившей черни.

Между тем, рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся. Он скорбел за Иисуса, мучаясь, что никак не может помочь своему учителю.

Тут одна раба-придверница, увидев его сидящего у огня и всмотревшись в него, сказала:

— А я видела тебя с этим Галилеянином, которого допытывают старейшины. Не один ли ты из учеников его?

Но Петр вскипел и наорал на женщину, говоря:

— Не знаю я, о чем ты говоришь, глупая баба!

С сим он поспешил — от греха подальше — покинуть двор. Но когда выходил он из ворот, увидела его другая женщина, стоявшая в толпе зевак, собравшихся, несмотря на очень раннее время — ночь едва только стала умирать на небе: «Бабоньки, гляньте на того пейсатого. Ей-ей я видела его своими глазами с Иисусом Назореем, когда тот нынче изгонял бесов из Лизки дурковатой!»

Петр, слыша слова те, опять отрекся с клятвою, что не знает никакого Назорея и никогда не видел его, кроме как нынче.

Однако тут же подошли другие стоявшие там зеваки и затараторили: «Точно, точно! Ты один из тех, кто ходит по стране и наводит смуту: речь твоя обличает тебя!»

Тогда Петр начал истово клясться и божиться, что не знает он того, кого пытают церковники.

И вдруг раздалось первое громкое «ку-ка-ре-ку!» и с ужасом вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: «Прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня». И побежал он прочь от места того. И плакал он горько, осознав всю глубину своей трусости и подлости: ведь отрекся он от Иисуса, которого чтил за Учителя.

СМЕРТЬ ИУДЫ

Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать его смерти, а потом, связав его, отвели к римскому прокуратору Иудеи — Понтию Пилату.

Иуда, находившийся в это время рядом с прокураторским дворцом, увидел, как повели Иисуса со связанными руками, и как люди, которые только еще вчера смотрели Иисусу в рот и получали от него милости, насмешничали, плевали на него и били его, чем попало. «Мерзко племя человеческое, — подумал Иуда, — вчера возносили на руках, а нынче попирают в прах. И вот ради них-то мы с Иисусом и жертвуем собой? Не страшно умереть, но оправдана ли жертва наша? Ведь этому быдлу только и надо, что набить пузо, налакаться вина да граппы, а потом пощекотать себе нервы каким-нибудь зрелищем!»