Евангелие от экстремиста

Звездно-полосатый флаг затолкай в толчок
Будущего нет — есть русский панк-рок
Накорми мажора кашей Педигри-Пал
И добавь чуть-чуть свинца, чтобы не убежал!

Лимонов попросил попеть что-нибудь и меня. Мне стало неловко, и я отказался. Сказал пару слов. Очень зажигательно и смело выступил парень из Латвии, Костя Маузер. Они там много начудили. Премьер-министр их страны, господин Улманис посадил "дубки Улманиса" в честь независимости и самого себя, чтоб они отмеряли годы крепнущей суверенной республики, превращаясь в большие дубы. Ребята Маузера их на хер спилили ночью. Улицу Дудаева переименовали обратно в улицу Космонавтов, таблички все посбивали. Много еще нахулиганили. Латвийское отделение партии было показательным — и Маузера справедливо всем ставили в пример. С ним первым, выйдя из застенков, общался ветеран Советской Армии Василий Кононов, посаженный в тюрьму новыми независимыми лабусами, старый русский диверсант НКВД.

Стоял собачий холод. В рядах демонстрантов, всё равно, кого только не было. В сторонке мёрз, как все, Пелевин. Он не был в партии — просто ему было, наверное, по приколу. С ним активно дружила Стася, он иногда приглашал её в кафе и поил кофе.

С митинга толпа дружно ломанула кто куда — музыканты и близкие к ним неформалы двинулись в гости, на какую-то рок-н-ролльную студию отмечать партийный праздник, мы же с Мефодием поехали в Мытищи есть пельмени и дальше прописывать его барабанные партии. Никакого настроения пить категорически не было. Стояло серое небо, собачий холод. В Москве — это не в Днестровске. Тут большее количество дней в году — серого цвета. И настроение отсюда ни хрена не радостное. В такое настроение хочется только нажраться. До солнышка ещё очень и очень далеко. Мерзкая сырость, проникающая под любую одежду. Я добавил денег Мефодию в подарок. Рядом со студией, в том же здании, в Сэконд-хэнде Мефодий присмотрел себе добротное, не сильно побитое пальто.

— Как у Толи Тишина, — глядя в большое зеркало примерочной желтозубой улыбкой, отметил Мефодий. Ему хотелось хоть в чём-то походить на Толю. Хоть в наличии пальто.

— Ценная вещь, — заметил я и тут же извлек из штанины пачку денег, — носи, Мефодий. Ты так, и вправду, как Тишин — сплошная борода и пальто. Пошли барабанить.

Мы вернулись в Брянск, чтоб уже навсегда прекратить и репетиции, и концертную деятельность. Группа "Волшебная Гора" в одночасье сдохла. Было какое-то удовлетворение от проделанной работы, но тема себя полностью исчерпала. Всё, что хотелось, уже было сказано. Добавить было нечего. Петь песен больше категорически не хотелось. К тому ж, мы с Боксёром просто до смерти надоели друг другу. Он нашел себе девушку и тренировался на ней перед началом, как предполагалось, долгой и счастливой семейной жизни. Девушку звали Зайка. Шагги тут же дала ей погоняло «Зайка-заебайка». Уж ни за что не поверю, чтоб еврейская девушка Шагги вступала с Зайкой в любовную связь, но погоняло Зайкино вполне отвечало реалиям. В постели она била током, как электрический скат, и с непривычки, своей безумной сексуальной энергетикой, могла насмерть сразить быка или коня… Я был неистово влюблен в Зайку целых две недели, холодной осенью 2000 года возвращаясь поздними ночами обратно к себе домой, к сначала бросившей и сбежавшей в Питер, а потом возвернувшейся обратно Хэлл. Сердце заходилось и било как колокол, пока Зайка искусывала мне губы в кровь. У Хэлл были проблемы со зрением, поэтому, конечно, никто не заметил мою опухшую от Высокой Любви и переживаний физиономию. Я разрешил Зайке вытащить из груди свое сердце и подержать в ладошках. Она не поранила его, как настоящая русская женщина, пригревшая дворнягу. Милая Зайка… Её очень любили местные журналисты и телерепортеры. Одно время без Зайки с пачкой лимонок в руках, не обходился ни один местный телесюжет о НБП, фото в газетах… Но всё это в будущем. А пока…

Целыми днями я закрывал старые недоделки, и вскоре понадобилось лететь в Стамбул. Я снял опять комнату у добрейшего Лёши. Лену с ребенком он отправил на лето в Муром, а квартира превратилась в еще один рок-н-ролльный притон. В Лёшиной квартире поселилась барышня из Оскола по имени Анчута и бард-менестрель Олежек.

Анчута была очень волевой, импульсивной дамой, с безграничной любовью к алкоголю и марихуане. Она несколько лет прожила в Италии и знала итальянский. Писала стихи и устраивала разные поэтические вечера. К ней постоянно приезжали в гости какие-то полубандиты-полубизнесмены и волокли в дом водку ящиками. Все вынужденно её пили, не выливать же. Однажды Анчута на спор выиграла ванну шампанского, и те же полубандиты приволокли шампанское и налили им ванну. Анчута туда села и радостно забила ногами.