По словам Непомнящего, Веня даже в самые тяжелые, последние дни своей жизни прекрасно понимал, кто сейчас перед ним и что происходит. Необходимые бумаги и завещания вскоре были подписаны. Веня хоть как-то хотел скрасить жизнь своим родным и близким. Из последних сил. Как оказалось, все это шевеление отнюдь не продлило ему жизни. Лучше бы его и не привозили в эту Москву. Быть может, он бы подольше продержался там, у себя на родине. Среди степей и трав украинских. Хоть на пару недель.
Анчута была, в самом деле, прототипом героини одной из известных Вениных песен — про «Анку-пулеметчицу»:
Она ненамного пережила Веню. Наверное, на год или полтора. Вышла замуж, родила ребенка, и через несколько месяцев умерла от сердечного приступа. Как-то быстро и спонтанно. Тусовка пожимала плечами в трагическом недоумении. Непомнящий тоже пожалел с грустью: "Жалко Анчуту, сердечная тётка".
Из Брянска в августе я отправился вместе с Мефодием и Блондином на последний в своей жизни рок — фестиваль. Мы ехали по трассе до Курска, затем до Харькова, и уже оттуда — электричкой, автобусом, и еще 10 километров пешком по пшеничным полям. Собралось там человек сто. Не очень много, и тем было лучше. Село, вблизи которого это все происходило, называлось Балаклея, а сам фест носил громкое название: "Русский рок против капитализма и мондиализма". Шли по полю в окружении каких-то панков и пили спирт прямо из горла пластиковой бутылки. Стася тогда уже почти разругалась с Непомнящим и шла со мной рядом, не очень довольная жизнью. Я, пребывая в очередной депрессии, разговаривал с ней и, тупо уставившись в землю, случайно на ходу углядел бок боевой гранаты Ф-1. Наверное, она лежала здесь с времен войны, или с каких-нибудь учений. Лимонка была утрамбована в землю прямо посреди дороги. Я попросил у народа нож, и, сосредоточив разъезжающийся от спирта взгляд, начал её выкапывать. Непомнящий заставил панков залечь в пшеницу, метров за двадцать. Напротив меня сидела просто чумовая — черноволосая в цвет "воронье крыло", с магически возвышенным взглядом арабской гордой шахидки, худющая девушка Стася. Мы были с ней втроем. Наедине. Я, она, и эта самая граната. Стасе, кажется, тоже было всё равно, как всё тут сейчас закончится. Я ковырял Лимонку, прилагая определенные усилия — все же это была дорога. И вынул полностью из земли, минуты через четыре. Такая вот русская рулетка. Хрен знает, зачем это было нужно. На гранате была сорвана чека. Всё уже радикально приржавело. Навстречу по этой же дороге, откуда-то из леса мчалась БМВ. Мы остановили её, я спросил у мужика:
— Далеко здесь до милиции?
— Километров пять — семь.
— Отвези туда это, — предложил я, протягивая в разжатой ладони лимонку.
Колёса резко взвыли, перепуганный мужик оставил за собой только столб пыли. Мы утопили её в глубоком ручье. От греха подальше.
Фестиваль ничем особым не запомнился. Всё, как всегда. Самогон, песни у костров, купание голышом и беспорядочный секс в узенькой речке с кристально чистой водой. Мы её же пили, и на ней готовили. Никто не отравился. По нынешним временам встретить в природе столь чистый естественный водоём — большая редкость. Все же Балаклея лучше, чем злосчастная Оскольская Лира с её пьяными ментами и местными гопниками. Через день я был уже дома, в Брянске.
Боксёр сыграл свадьбу с Зайкой на своей родине, в Калужской области, куда нацболы приехали в одинаковых чёрных наглаженных брюках и белых рубашках без галстуков. Брянское отделение НБП походило, скорее, на преступную бандгруппировку каких нибудь бутлегеров или хозяев подпольного казино где-нибудь на окраине Чикаго тридцатых годов. Толпа уже довольно взрослых, здоровенных, лысых и пьяных придурков громко прыгала и бесилась под "Инструкцию по выживанию" Неумоева: