После расчленения Союза местные ханы и губернаторы в погоне за суверенитетом стали провозглашать верховенство своих законов над федеральными. Они боялись упреков со стороны центра, а там не знали, что делать с сотнями тысяч предприятий, которые в большинстве своем остановились. Уровень тех, кто принимал решения, был чудовищным. К примеру, совершал визит исполняющий обязанности председателя федерального правительства в один из регионов и, увидев из окна бронированного автомобиля внушительное бетонное сооружение, воскликнул: «Какие у вас домны большие!» «Это не домны, господин премьер, а элеватор», — пользуясь свободой слова, объяснило местное начальство.
Мгновение ока — и регионально-аборигенное начальство нашло общий язык с бандитами, установило в стране чиновно-криминальный террор. Тут и подоспели чумаучеры на приватизацию бесхозного государственного имущества — террор превратился в криминальную войну, и тысячи братков украсили надгробными гранитными плитами кладбища. Да чтоб надгробье было из темного гранита, с «патретом» на плите непременно торчком — многообразие как в «цинке» с патронами.
На всей этой грязи и крови взросли новые русские. Большевики мечтали о создании нового человека — вот и получили его, наглого, безжалостного, богатого, тупого и жадного. В новые русские назначали власти, за бесценок передавая им гигантскую собственность, или же выбивались из бандитов. Из накипи уже этого слоя образовалась так называемая семья Бобдзедуна, вершившая судьбами страны, пользуясь тем, что пахан был вечно пьян.
Великий Дедка был бессилен противостоять этому: все отечественное — традиции, обычаи, нравы, честь, порядочность, достоинство, свершения предыдущих поколений — с раннего утра до глубокой ночи высмеивались и отвергались. Он поражался той легкости, с которой люди расставались с прежними убеждениями, предавали друзей и родных во имя ничтожной выгоды. Никогда в стране вся жизнь не была настолько фальшивой и неестественной. Ему казалось, что вся Россия превратилась в огромный лагерь тушинского вора, где каждое ничтожество, втаптывая в грязь все отечественное, с пеной у рта защищает и возвеличивает Нью Голд Орду.
Только обрадовался Великий Дедка, что парламент взбунтовался, восстав против семьи, как в Великом Вече Доброжилов, средоточии национальных традиций и патриотизма, служба собственной безопасности выявила крота, то есть агента Главного Лукавого. И не одного, а целый выводок. Они передали бесовскому отродью все программы и шифры, сумели даже умыкнуть компьютер четырнадцатого поколения, тогда как ведомство Лукавого пользовалось машинами тринадцатого и никак не могло сравниться в техническом прогрессе с доброжилами. В Великом Вече предательство нескольких главных домовых вызвало переполох: были заблокированы все каналы связи, центральная нейронно-логическая машина отключена от питания во избежание того, чтобы черти не скачали ее содержимое. Великий Дедка, присмотревшись к событиям вокруг бунта Верховного Совета, увидел схватку самолюбий, борьбу за власть, которую многие, особенно патриотически настроенная молодежь, посчитали борьбой за справедливость. И подставляли свои головы под пули приезжих снайперов. Еще Великий Дедка понял, что это такая же провокация, как и августовский переворот, происшедший двумя годами ранее. Провокация сил Зла, прибирающих к рукам всю власть в
Теперь документы поступали фельдсвязью, причем фельдъегерь при вручении пакета требовал назвать пароль. «Еще немного и перейдем на голубиную почту!» — раздражался Великий Дедка. Как бы в насмешку над происходящим в стане неприятеля Главлукавый появился перед Дедкой в форме фельдъегеря. С увесистым портфелем, в генеральских штанах с лампасами, которые дико смотрелись на конечностях с шерстью и копытами. Великий Дедка как раз предавался невеселым думам в своей совершенно секретной конторке на чердаке здания горисполкома. Никто из доброжилов, не говоря уж о служащих Моссовета, не знал об этом помещении, а Главлукавый, торжествующе улыбаясь и обнажая желтые клыки, сам назвал очередной пароль и протянул ему пакет.
— Почему отзыва не слышу? — сделал замечание нечистый, а Великий Дедка вспомнил в этот миг благословенные времена, когда он с предыдущим предводителем нечистой силы обменивались бесхитростными паролями-приветствиями: «Проездной!» «Единый!».
— Что вы мне суете? — вместо отзыва проворчал Великий Дедка.
— Контракт о приеме вас на нашу службу, — буднично произнес Бес-2, и насмешливость вновь вернулась к нему. — Пора и вам приобщаться к нашей цивилизации. Все спят и видят себя цивилизованными, а вы так и остаетесь чаговым превосходительством.
— Не чаговым, а очаговым, — поправил незваного гостя хозяин. — От слова очаг, стало быть, дом, семья… Да не суйте мне свои бумаги, не суйте, я и смотреть их не стану.