Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

— А батяню моего мы не можем в Египет взять?

— Нет.

— Пач-чему?!

— С батяней твоим мы окончательно запутаемся.

— Ясно!

Он снова резко заснул.

Проснулся он свежий и радостный, как, впрочем, и всякий раз.

— О!.. Где это мы?

Я вкратце объяснила. Он восхитился. Мы оглядели «поле битвы»: все еще спали, кроме Роже. Вместе с ним мы отловили такси.

— А сейчас куда? — спросил Митя.

— В Египет.

— О! То-то я во сне видел зал с колоннами, трон, и я... — Он смущенно осекся.

— Да я уж слышала ваши «тронные речи»! — не удержалась я.

— Что-то такое общее... о детях говорил, — вспомнил Митя. — И там я, получается, друг детей! — Он улыбался.

Но в глазах Роже я заметила ужас.

Может быть, потому, что мы подъехали к нашему дому?

Мы поднялись на этаж. Роже остался в тачке. Только-только светало. Рискнем! Надо бы разжиться бельишком — если, конечно, осталось кое-что.

Дверь наша была элементарно распахнута, вырванный замок валялся на полу. В комнатах наших все было перевернуто — но в общем оставлено. Был только выдвинут и опустошен ящик с носками.

— Это даже трогательно, — сказал Митя.

— Ну... едем? — Я кинула на кровать чемодан. — Не боишься?

— А чего бояться? — сказал Митя и стал вколачивать замок. В комнатах Мары все двери были распахнуты — и не было ничего! Даже тяжелого дубового стола и громадного буфета. Надеюсь, это они не пихают в самолет?

В спальне Мары была оставлена драная тахта, повернутая косо... последняя память о жизни, которой не будет здесь больше никогда.

Перелет

Наше появление в аэропорту было сенсационным, но, главное, своевременным. Стеклянные двери разъехались, и мы вошли в зал. Наши друзья размещались на скамейках у входа на таможню, и Михалыч как раз душил нового «духовного лидера» Гуню.

— Ты говорил: мировая общественность с нами, а нас, как котят, тут топят!

— Прям нельзя спокойно помереть, — пробормотал Митя, и все повернулись к нему.

— Чего надо? — окрысился Михалыч. — Ты ж все нам отписал? — Но Гуню отпустил.

— А что толку-то? — Митя кивнул на Гуню, горделиво «поправляющего перышки».

— Он обещал, что нас городские власти будут провожать, а нас вообще не выпускают! — наябедничала Сиротка, ткнув пальчиком в Гуню.

— Так врубайся в дела... раз жив! — Михалыч добродушно обнял Митю.

Гуня смотрел на Митю с ужасом, как на вурдалака.

— Ну шо... мальчики кровавые в глазах? — добродушно произнес Митя.

— Ты сам завещание подписал! — злобно пробормотал Гуня. — Так что тебе надо еще?

— Да вот решил проветриться... после могилы, — весело сообщил Митя. — Что-то вроде неладно у вас?

— Значит... мы теперь не поедем? — Глазки Мальвинки набухли.

Вся ее кавалькада приехала ее провожать с лошадьми и колясками.

— Покажите... бумаги-то, — проворчал Митя.

Гуня надменно вручил ему папку.

— Предупреждать надо, хотя бы за неделю! — проговорил Гуня, непонятно что имея в виду.

Да, бумаги были на загляденье!

«Академия духовного развития», учрежденная Гуней, настоятельно просила все ветви власти воспоспешествовать международной благотворительной акции обмена добровольных пожертвований граждан России, жертвующих на развитие Детского фонда имени Варихова, знаменитого правозащитника, внесшего первый вклад в этот фонд.

В глазах у Мити сверкнули слезы.

— А ведь он может духовным лидером! — Митя с восхищением глянул на Гуню. — Мне так в жизни не написать!

Большой сумрачный зал нерастаможенных и, наоборот, «затаможенных» вещей напоминал запасник музея. Особенно меня поразила знаменитая картина Репина «Бурлаки на Волге», скромно притулившаяся в уголку... Неужели подлинник?

«Гроб тети Мары», специально, что ли, такой грязный и неухоженный, стоял на постаменте, словно при прощании. Он был обмотан полупрозрачным скотчем, под верхним мутным слоем виднелись всяческие разрешительные бумаги с печатями, включая эрмитажную. Неужели там все: и старинный реликварий, лиможская эмаль, изображающая «Снятие с креста», и живая ящерица, залитая эмалью, на бесценной лампе Бернарда Палисси, и ложечка в виде обнаженной египетской рабыни, так возбуждавшая Митю (и напоминающая, говорят, молодую Мару), и серебряные «щипцы для орехов в виде любовной пары», похожей на нас? Да, здесь жизни Мары гораздо больше, чем в том фанерном ящике, что мы закопали.

Молодой таможенник с длинными кудрями, выбивающимися из-под фуражки, кинулся к нам. Он схватил Митину руку и начал трясти.

А где же «бездушный бюрократ», которого обещал нам Гуня?

— Живой Варихов! — восторженно заговорил он. — Видел вас только издалека, когда учился в университете! Вы моложе, чем я думал!

— А я и есть моложе, — радостно согласился с ним Митя.

— А то мне приносят всякую чушь! — Он взял из моих рук папку. — Во... ваше завещание... «Свидетельство о смерти» обещали принести... что они — рехнулись?

— Да, немножко обмишулились, — проговорил Митя.

— Так вы хотите... все это вывезти? — Таможенник глянул на список. — Скажите! Если вам это надо — я все сделаю! Вам я верю!

Митя резко вспотел, начал лихорадочно чесаться:

— Э-э...

Думаю, этот праздник любви и дружбы пора кончать.