Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Остался лишь сияющий Тутанхамон. Атефа, нашего египетского хозяина и, может быть, даже «получателя», никто не разглядел. Митю я хотела толкнуть, но не успела. Гуня (знающий Атефа по научной работе — теперь это казалось удаленней, чем египетские времена) по сторонам никогда не глядел и, оторвавшись от лика фараона, немедленно и с наслаждением погрузился в самосозерцание. Сиротка знала о могущественном Атефе лишь из факса, обещающего все... но теперь, похоже, она могла спокойно достать его из сумочки и промокнуть им пот на верхней хорошенькой, слегка мохнатенькой губке, — вряд ли что-нибудь от него еще получишь! Взгляд Апопа был слишком прикован к «дочери офицера», и, даже если бы золотой фараон вдруг поднялся вертикально, это отвлекло бы Апопа от созерцания земных прелестей не больше чем на секунду. Странно, что явление «получателя» пропустил и пристальный взгляд наших бдительных органов: СН казался абсолютно довольным и спокойным и сиял своим вспотевшим оголенным личиком, почти не уступая Тутанхамону.

Выходит, только почему-то мне показывают главное?

Почему? Вычислили мою роль в каких-то событиях?

В каких?

«Дочь офицера» между тем своим страстным, но равнодушным голосом сообщила: имеется гипотеза, что Тутанхамон не просто так скончался столь юным и прекрасным — то было ритуальное убийство, совершенное жрецами с его согласия: таким образом, Тутанхамон сразу перенесся в ранг богов.

— Ох, чую, ждет меня судьба юного Тутанхамона! — приблизившись ко мне, шепнул Митя. — Пойдем-ка, что я тебе покажу!

Он отвел меня в дальнюю темноватую комнатку, где был лишь один экспонат — короткая, серо-зеленая от древности палка, из которой, словно заплывшие глаза, тускло светились камни: выделялись два крупных граната и несколько фигурных врезок из красной яшмы. Надпись по-английски гласила, что найденный в додинастическом захоронении предмет не может быть точно идентифицирован, поскольку сведения о той эпохе крайне скудны, однако ему дано название «Посох Осириса».

— Отсвечивает от окна... зайдем отсюда, — сказал Митя.

Мы обошли стеклянный ящик и приникли к витрине.

— Смотри! — Митя вытащил из очечника звездочку и поднес к витрине. Точно такой формы пустая вмятина зияла на жезле. — Просят вернуть! — сказал Митя.

— Погодим! — шепнула я.

Мы помолчали. Для переполненного музея зал этот оказался удивительно пустым и тихим. Тут в стекле ящика мелькнуло лицо, но на этот раз точно не что иное, как отражение в стекле человека, стоящего сзади нас. Я обернулась, но из пустого прилегающего коридора донесся лишь стук шагов. Человек этот снова был похож на Атефа.

Но человек ли это был?

Когда мы вернулись в большой сияющий зал, наши уже разбрелись, разглядывая отдельные «осколки сияния» из гробницы Тутанхамона: позолоченные статуэтки богинь-хранительниц, миниатюрную статуэтку «Тутанхамон на черном леопарде», тронное кресло с инкрустацией на спинке, изображающей нежную влюбленную пару: самого восемнадцатилетнего фараона и его прелестную, юную, тонкую жену Анхес-ан-Амон.

Тяжело, поди, было расставаться?

Когда мы спустились наконец вниз, Михалыч уже нетерпеливо ходил у выхода, нервно разглядывая от нечего делать витринку с вынутыми из захоронения фигурками «загробных слуг» — «ушебти».

— Что за люди? — потребовал объяснения он.

— Ну... жнец... музыкант... писец! — переводила и показывала я.

— Вот именно — писец! — горько усмехнулся Михалыч.

— Обед, обед! — Наш юный пионер радостно скликал нас к автобусу.

«Дочь русского офицера» простилась с нами спокойно и даже как-то сонно, несмотря на все усилия нашего Апопа раздеть ее силою взгляда, увлечь и потом грубо бросить, как он любил. Увы, все напрасно! «Дочь русского офицера» покинула нас. А ведь, как «дочь русского», могла бы и не покидать!

Михалыч, как новый государственный деятель, был ныне озабочен другим: он оглядывал свои кривые мощные ноги, нагло торчащие из пестрых бермудов, и бормотал озабоченно:

— Надо, наверное, заехать в отель, переодеться к обеду?!

Казалось бы, в своей жизни только и делал, что нарушал законы, однако оказался рабом условностей.

Он еще верил, что нас примут наконец-то на достойном дипломатическом уровне, оценят его вклад в мировую культуру. Сколько еще, оказывается, в этом чудовище чистого и наивного! Как и во всех нас! Благодаря этому, глядишь, мы еще и живы!

Однако в забегаловке под полотняным тентом, где нас быстро кормили, его бермуды выглядели в самый раз. Наш пионер достал из своей торбы какие-то талоны с ржавыми потеками и сдал их в кассу. Еда, кстати, полностью им соответствовала.

Но зато, выйдя из забегаловки, мы вдруг увидели пирамиды.

Они мощно и хмуро уходили в небо из-за военного или промышленного забора и, конечно, по своей странности и просто величине явно были больше принадлежностью неба, чем земли.

Они были не из этой жизни — это ясно чувствовалось при взгляде на них. Что еще за другая жизнь была на этой земле, теперь занятой несущимися автомобилями?

Мы сели в автобус и поехали вдоль однообразного этого забора, через равные промежутки украшенного поблекшими пятиконечными звездами.