Евангелие от обезьяны (СИ)

И я понял, что время, похоже, выходит. И побежал. Потому что машины у меня теперь уже не было.

***

Наследство, – зачем-то отчеканилось в ясной голове, когда я бежал по эскалатору, расталкивая пасажиров и пугая их ссадинами и синими опухолями; отчеканилось так, как будто хозяину головы не все равно, как будто мне теперь есть до этого хоть какое-то дело. – Она ходила за ним ради наследства: ведь одинокие овощи нередко завещают свое имущество тем, кто убирает за ними дерьмо и скрашивает последние дни их увядающей жизни, верно? «Глядишь, сейчас и осталась бы с наследством» – так Марат высказался о Лине; из чего следует, что единственную живую родственницу Бар в процессе составления онлайн-завещания вниманием обделил.

«Теперь жилплощадь перейдет в руки человека, который оставался верен до конца».

«Ее больше интересовало другое… более, скажем так, материальное».

«Бар сам составил завещание... об этом вам, конечно, известно»...

Все эти фразы, смысл которых я не постиг в разговоре с Маратом и расшифровку оставил на потом, – из них сейчас тоже сложился пазл. Запоздалый, ни на что уже не влияющий и никому теперь не нужный.

Вот почему Вера никогда не рассказывала мне о своей работе. Чтобы у меня не было шанса даже заподозрить, даже теоретически допустить возможность существования ее личных доходов и сбережений.

Причины? Они очевидны. Я не витаю в иллюзиях: женщина ведет себя подобным образом лишь в одном случае. Тогда, когда парню, от которого она шифруется, нет места в ее мечтах о будущем – если ту надрывную агонию, в которой мы живем последние два года, можно назвать мечтами о будущем.

Это настолько в духе той течной сучки, по которой в прошлой жизни сохли все мои друзья по «Хищнику»… Это настолько, мать вашу, стильно, что я даже на четверть секунды забываю о Стасе и пытаюсь ухмыльнуться распухшим, похожим на пластилиновую анимацию ртом. Нико! даже десятки разномастных и разнокалиберных членов – славянских, кавказских и монголоидных – не смогли вытолкать из Веры эту Нико: хитрую, расчетливую, эгоистичную и… И прекрасную.

Если бы все вокруг не потеряло смысл, я бы восторгался сейчас тобой, чертовка Нико. Ты снова, несмотря на восемь добанных лет, меня удивила – да так, что красоту твоей игры не затмевает даже мое унижение. Могу лишь догадываться, на сколько квартир, дач, гаражей и золотых изделий ты успела развести облагодетельствованных стариков, калек и умственных инвалидов.

Конечно, ты вложила все в дело – в наше с тобой общее дело, уж в этом-то я не сомневаюсь. И все же… Все же: ни об одном из своих замутов ты мне не рассказывала и сделала все возможное, чтобы не рассказали другие. Например, Бар, которым я мог бы заинтересоваться как старым знакомым, узнай я о твоей работе чуть больше, чем ты хотела мне показать... Гениальная, идеальная стерва.

…гениальная идеальная стерва плачет в трубку и просит приехать как можно быстрее, а значит, всего того, о чем мне думается, сейчас нет. А есть только ее слезы в трубке и Стас у нее на руках.

Стас, который еще сегодня утром спрашивал меня о моем Боге и выяснял, догнал ли Чико Хикс мистера Кинга. А сейчас мне надо приехать к нему «как можно быстрее», понимаете?

Поэтому я гориллой прыгаю, расталкивая людей на эскалаторе и не извиняясь; поэтому затискиваюсь в закрывающиеся двери, и бью ребрами ладоней по скользким от человеческого пота поручням, и ломлюсь через встречный поток по подземным переходам, и гоню из долбанной ясной головы прочь все, кроме одной спасительной мысли-соломинки.

Ты всего лишь человек, парень, всего лишь human being. Поэтому просто делай, что должен. А ты должен верить, парень, ты должен тупо верить. Ты сам давеча сетовал, что слишком недолго верил, и вся твоя жизнь из-за этого пошла наперекосяк. Так вот не повторяй своих же собственных ошибок, брат, не будь дураком.

Так сказал мне сегодня Азимович. И плевать, что его не существует.

Я порву пасть любому, кто скажет, что его нет.

***

Знаете, как выглядит злокачественная опухоль мозга? Она похожа на яичный белок, чуть поджаренный и тут же выложенный на тарелку. Такой, уже белесый, но еще студенистый и полупрозрачный. Только, в отличие от яичницы, эта мразь живая, и она никогда не застынет. Она будет разливаться, вгрызаться в клетки, пронизывать ткани, заползать в извилины, откуда ее не выковыришь никакими нано-скальпелями, – и, главное, постоянно расти. Завоевывать территорию, каждым новым миллиметром вас убивая.