Евангелие от обезьяны (СИ)

Невозможно выдрать из грядки пучок травы, не оставив в земле ни одной из ниточек корня. Самые тонкие оторвутся, зацепятся за почву и снова вызреют, откормятся и полезут вверх, поражая все вокруг себя новыми отростками-метастазами. Так же и с медуллобластомой – примитивной нейроэктодермальной ОГМ, как ее называют в учебниках по медицине. Вам может показаться, что вы вытащили долбанный корнеплод, эту дьявольскую тонкострунную репку, – а через какой-нибудь год на его месте вырастает целое дерево. Ветвистое, как кораллы Океании, и теперь, вполне возможно, уже неоперабельное. Потому что метастатировало в спинной мозг, например. Или поселилось в задней черепной ямке, по соседству с жизненно важными органами.

Вам может показаться, что операция прошла успешно, да. Вы будете плакать, стонать от радости и бросаться на шею усталому нейрохирургу, ставить свечки всем богам мира и упиваться в дым праздничным шампанским, – но ваше счастье будет не менее эфемерным, чем оптический эффект луж на теплом асфальте. Иллюзия. Потому что успешными здесь считаются операции, после которых 50% прооперированных живут без рецидивов три года.

И поводы для радости здесь – надежды. Возможно, за эти три года знаменитые израильские врачи придумают что-нибудь новенькое. Возможно, за эти три года человечество победит рак.

Только три года, понимаете? И только для половины из всех пациентов.

А мой Стас попал в другие 50%. Те, чьей успешности хватило лишь на год с хвостиком. Просто так попал, без особой причины. Потому что ведь должен же был кто-нибудь в них попасть.

Потому что папе Азимовича было угодно затасовать его именно в эту, а не в другую, колоду. Нет проблем, Боже. Чистая случайность.

После операции, которую называют успешной, вы еще год с лишним проводите в больнице. Химиотерапия – это не кратковременный сеанс облучения, как думают многие. Химиотерапия – это, например, шесть циклов процедур по сорок дней с интервалами в месяц. И процедурам этим несть числа: лучевые и химические, капельницы, катетеры, препараты с побочными эффектами, переливания крови и наркозы, от которых ваш ребенок смотрит глюки и думает, что это мультики.

На все это время главными словами для вас станут непонятные уху непосвященного аббревиатуры – ЯМР, МРТ, ПРТ. Расшифровки томограмм вы всякий раз будете ждать с тем же чувством, с каким ждали шлюпок замерзающие в воде пассажиры «Титаника».

Всю вашу жизнь будет определять уровень тромбоцитов, лейкоцитов, гемоглобина и прочих вещей, обычному человеку абсолютно неинтересных – потому что от них зависит, можно ли проводить вашему ребенку очередной сеанс того самого облучения, от которого у него выпадут волосы. Впрочем, волосы – это не страшно, волосы потом снова вылезут. Страшно – это когда после года позитивной динамики и обнадеживающих, кристально чистых результатов всех этих аббревиатур, когда у вашего ребенка снова отросли брови, он опять стал бегать и ему даже разрешили вернуться в тот самый садик, куда он, как вы думали, уже никогда не пойдет, – страшно, когда после всего этого у него снова начинет идти носом кровь. И плевать, что последними положительными расшифровками вы оптимистично потрясали всего каких-то пару месяцев назад.

Да, вас, конечно, обо всем предупреждали и вы раньше времени не радовались – боялись радоваться. Вы продолжали копить деньги и искать чудо, потому что потенциальное чудо незнакомых вам израильских врачей – это, на самом деле, очень хилое, ненадежное и малохольное чудо по сравнению с тем, которое вам требуется. Вы стали циником и не особо верите в сказки. «Мечты сбываются», «Нереальное реально», «Impossible is nothing» – все это рекламные слоганы, не облегчившие жизни никому, кроме своих авторов.

Поэтому вы не спали спокойно ни одной ночи после той самой успешной операции. Сколько бы ни старались вы внушить мальчику, что он не хуже других, сколько бы ни учили его драться и подтягиваться, сколько бы ни уговаривали неудачника-физрука разрешать ему пинать мяч на детской площадке, – сколько ни кроили бы вы хорошую мину, вы всегда помнили, что ваш ребенок по-прежнему очень, очень серьезно болен. И продолжали вкладываться в чудо.

Деньги на лечение – не самая серьезная трата; их можно накопить, найти через благотворительные фонды, через друзей, через социальные сети, в конце концов. И операцию, и лечение оплатить не так уж сложно, когда ты работаешь не грузчиком и не учительницей общеобразовательной советской школы.

Другое дело – оплатить исследования.

Не абстрактных израильских ученых. И не путем вложений в мутноватые госструктуры типа «Фонд борьбы всего хорошего со всем плохим».

А – путем спонсирования жизнедеятельности лично тебе знакомого, конкретно взятого светила с мировым именем. Того, к которому можно прийти в лабораторию, посмотреть в микроскоп и прямо спросить, что за новую бациллу он вывел в пробирке на твои деньги. Услышать, за счет чего – а главное, когда? – она должна убить эту долбанную адскую яичницу. А потом понять, почему снова не убила и чего ей не хватило на сей раз.