Евангелие от святого Бернарда Шоу

Далее можно отметить, что этот аргумент в пользу авторства Иоанна отчасти опровергается им самим. В стихах, приведённых выше, подразумевается, скорее всего, что книга была записана кем-то, кто заявлял, что является учеником Иоанна, а при подготовке документа, по всей видимости, использовались как беседы с ним, так и его рукописи. Это евангелие является смесью из более противоречивых элементов, чем другие евангелия. Ибо в нём пытаются соединить с более или менее еврейскими историями не речения бродячего аскета, но гностические или ессейские спекуляции.

Ортодоксы соотносят этого Иоанна с автором Откровения, и здесь мы вновь погружаемся в невероятнейший водоворот противоречий. Конечно, вполне вероятно для писателя переходить от более ранней манеры к более поздней, менять взгляды, увеличивать познания; но редко можно найти подобное развитие у простого рыбака. Крайняя сложность интеллекта свойственна, скорее, грекам или финикийцам. Ничего подобного не найти ни в каких еврейских документах этого периода. Скорее уж, это напоминает папирус Брюса.

Представляется вполне очевидным, что евангелие — весьма неуклюжая попытка согласовать некоторые рукописи общего направления вроде Евангелия от Марка с обычным мистическим трактатом. Эффект подобен тому, как если использовать очаровательный сборник цитат «Мудрость Бернарда Шоу» для заполнения пробелов в диалоге «Киппса». Кажется совершенно невероятным — и для примитивнейших умов, и для умов вроде моего — относиться к этому евангелию как-то иначе.

Шоу игнорирует взгляды экспертов на датировку евангелий на том основании, что эксперты грызутся между собой. По его мнению, этого достаточно, чтобы склониться в пользу того, что, каким бы старым ни был документ, никто не сможет с точностью утверждать, что он хотя бы отчасти не скопирован с ещё более раннего документа, написанного, быть может, современником описанных в нём событий. Единственным исключением из этих правил должны быть случаи простой исторической констатации, точность которой доподлинно подтверждена другими источниками.

Забавный пример датировки последнего рода — «пророчества аббата Иоганна». Здесь этапы войны в Европе описаны простейшей системой символов. Вплоть до битвы на Марне отчёт демонстрирует похвальную точность. После же неё всё идёт наперекосяк. Из этого нетрудно сделать вывод, что пророчество — не древнее, но написанное сразу после того, как немцы были изгнаны из Парижа. Это тем более несомненно, что человек, ответственный за «пророчества», долгие годы известен как шарлатан, литературный фальсификатор и шут выдающихся способностей. Как можно заметить, до некоторой степени подобный аргумент лежит в основе заключений мистера Шоу о датировке евангелия. Он довольно многословен, чтобы приводить его дословно, но главное в нём то, что Иоанн якобы надеется прожить до Второго Пришествия Христова; и в нём утверждается, что «Иоанн вовсе не был человеком, верующим во Второе Пришествие и, тем не менее, называющим его дату после того, как она прошла». Из этого делается вывод, что Иоанн был жив, а не мёртв, когда писал евангелие.

Мистер Шоу весьма наивен, если предлагает нам своё личное впечатление как человека, изучающего литературу, что это евангелие было написано очевидцем. Он говорит: «Притязания Иоанна на то, что он пишет как очевидец (тогда как другие всего лишь компилировали истории), подтверждаются определённым правдоподобием, с которым может обращаться ко мне тот, кто проповедовал новое учение и спорил о нём, равно как и записывал рассказы. Это правдоподобие может быть драматическим искусством, созданным при помощи знания общественной жизни; но даже в этом случае мы не должны забывать, что лучшее драматическое искусство есть управление пророческим инстинктом истины». Не много ли я потребую от мистера Шоу, если попрошу его увидеть во сне победителя Дерби в трёх забегах?

Это замечание может показаться безосновательно гневным, но тут уж действительно почти не остаётся выбора.

Браунин интересуется, как нам различить «Зуд в локте Сладжа и Оракул Вашингтонский, // Когда он в висте нам приносит козыря». Как нам отличить рассказ очевидца от рассказа талантливого художественного писателя, пытающегося убедить нас в том, что он очевидец? Сколько военных рассказов написано на Флит-стрит и в Нью-Йорк Сити людьми, слыхом не слыхавшими звука выстрелов? Как правило, «поддельные» истории читаются гораздо убедительнее, чем подлинные, ибо лжец, понятное дело, куда тщательнее работает над правдоподобием. «Впечатление» литературного критика — слабейший из всех аргументов, которые только могут быть высказаны.