Евангелие отца

Например, в Афинской демократии все кандидаты на государственные должности, распределяемые путём метания жребия, должны были предварительно публично исповедовать свою приверженность религиозным верованиям и нравственным убеждениям своего народа, помимо подтверждения принадлежности к нему, принадлежности личной и своих отцов. Кстати, в своем «Седьмом письме», Платон сводит все свои сложные требования по отношению к политикам к двум основным: порядочности и компетентности. Оба эти качества требуют соответствующего воспитания, а посему Платон и придает ему такое значение. В Афинах вообще считалось, что без полного среднего целостного воспитания: гуманитарного, артистического, спортивного и военного, никто не может быть полноценным гражданином полиса. Заметьте! Ни одного слова о религиозном воспитании! А теперь немного о том, в чем мы тут все и погрязли: о Церкви и о себе, в смысле, как о подданных государства, которые вынуждены в виде неприличного объекта болтаться в этой проруби, называемой жизнью. – Бальтазар усмехнулся. - В своём «Шестом новом законе» о «Симфонии», Святой Император Юстиниан Великий определил условия, необходимые для достижения «доброй симфонии», то есть «благосозвучия», между Церковью и Государством. Во главе Церкви должно стоять беспорочное и верное только лишь Богу священство, а Государство должно иметь правильный политический строй и быть возглавляемо компетентными и порядочными правителями. Интересно, что император Юстиниан Великий употребил в греческом тексте этого своего закона буквально те же самые слова, которыми пользовались за девять веков до него Платон и Аристотель. Шестая новелла затем вошла в «Номоканон» и стала обязательным ориентиром для всех православных христиан. Такие вот дела творились во времена оные, мой дорогой Никос. Истинно языческое стало истинно христианским из чего можно сделать вывод, что движение может быть направлено и в другую сторону, ведь так? То есть, никакой разницы между морально-нравственными принципами язычников и христиан нет и быть не может.

- Это Аристотель так сказал или Вы? – Никос слушал Бальтазара внимательно, прикидывая, к чему тот затеял этот странный разговор.

- Это сказал я, но мне лично нравиться, как я сказал. Тем более, что Аристотель, если бы сидел сейчас с нами за этим столиком, наверняка бы меня поддержал. Итак, продолжаю. В то время как Платон в своих изучениях и описаниях политической жизни человечества стремится к установлению идеального политического режима, Аристотель не ищет идеального режима в будущем, на основании наблюдений над прошлым. Аристотель исходит лишь из политических экспериментов, каковыми богата история, и пытается привести в порядок и классифицировать результаты этих экспериментов. Таким образом, он устанавливает, что все политические режимы, в той или иной мере, являются смешанными, ибо во всех них, так или иначе присутствует несколько разных абстрактных политических начал, лишь с превосходством одного из них. Знаете, что он писал дословно?

«Я поднял крепкий щит для одних и для других и не допустил, чтобы ни одни, ни другие победили несправедливо».

Между прочим, один аргентинский политический деятель однажды высказал очень интересную мысль: «Ожесточенная демократия является самым опасным недугом, которым может страдать общество. Кто раздражается, когда видит неравное отношение к равным, но не волнуется, когда видит равное отношение к неравным, не является демократом, а является плебеем». Вот, собственно, на этом и построена моя позиция.

- И к чему вся эта длинная лекция?

- А к тому, что Вы, уважаемый Никос, хоть и говорите по-гречески сносно, никаким греком не пахнете. – Бальтазар хитро прищурился и поднял бокал с вином. – Давайте за римлян! Они хоть многое и переврали, но довели вранье до совершенно логической формы. И ложь перестала быть ложью, а стала законом. Игра в слова и в образы – вот что такое политика, которая не имеет ровным счетом ничего общего с «политией».

- Ну, хорошо. И в чем же смысл того, что Вы делаете? Я не понимаю. То, что Вы говорите, сродни чему-то крайне радикальному.