Евангелие рукотворных богов

Граждане Республики Азас, единственного, наверное, неостровного государства, сумевшего возродить цивилизацию, долгое время находившегося в изоляции от остального мира и поэтому сохранившего самобытную, еще довоенную культуру, сумевшего не перебить друг друга в резне с соседями, тоже будут вспоминать День Убийства с некоторой неловкостью. Даже несколько веков спустя они будут испытывать стыд за то, что пошли на поводу у кровожадного маньяка, что их беспечность привела к смерти многих людей, что процесс мирного сосуществования двух великих наций мог начаться много раньше, без периода вражды и непонимания.

Никто не подумает о том, что было, если бы три тысячи разъяренных воинов ворвались в незащищенную долину.

Легенды, передающиеся из уст в уста, упомянут, как отговаривал членов древнего совета старый тывин, представитель титульной нации, глядя вслед удаляющемуся каравану из шести чужаков, двух проводников и трех мохноногих лошадей. Каравану, отправившемуся по дорогам бескрайней Тывы к загадочной цели. Слова старого тывинца перескажут в разной интерпретации, но смысл их будет один: "Не пускайте Архан-шутхера к мировой горе Меру! Последствия будут ужасны".

Шаманы, исступленно колотя свои бубны, скоро споют песнь горя - Раху вновь поглотил Солнце.

ГЛАВА 14

Дитя страха и недоверия. Восхищение вызывает стройное тело твое в глазах создателей, ужас порождает среди врагов и невыносимые страдания несет поверженным. Ты - архангел, грозным вершителем судеб в столпе огня и грома яростно рвешься в небеса. Суть твоя - смерть и разрушение, но имя тебе, данное творцами - Тополь. Есть ли в мире сила, превосходящая тебя в безудержной ярости? Десятью солнцами изливают на землю гнев братья твои. Колесит по миру неуловимым призраком, ждет своего часа в надежде расправить крылья Скальпель. Скрылся, замер в глубокой шахте за тяжелыми скрижалями сводящий с ума сотней лживых обличий Сатана.

Там, где нет ничего, это самое ничто приобретает самые замысловатые формы. Изящные бедра выглядывают из-под сотканной из паутины туники и черноволосый силач, хоть и повидал всякого как в теперешнем, так и в тысяче других отличных воплощений, нехотя косится на соблазнительные абрисы. Владелицу дивных ног это могло бы порадовать или развеселить, она способна даже рассердиться - все зависит от настроения, но обстановка складывалась не лучшим образом, отодвигая на задний план любые эмоции.

- Радегаст, мы ответим, когда нас спросят?

- Да, - рычит мужчина-воин.

- Что мы ответим, Радегаст?

- Правду.

- Это будет вмешательство - после этого начнется цепная реакция.

- Если все так плохо - может быть я…

- Нет-нет, достаточно! Что со стаей?

- Я им не хозяин! Отвлекаю пока. Или ты предлагаешь переловить их поодиночке, этих бестий, скачущих среди измерений резвее Психопомпа?

- Да… они слушали лишь Гекату.

- А она не слушала никого. И, наверное, правильно делала.

Женщина с совой на плече утомленно массирует виски. Даже такой человеческий жест полон неземной грации и соблазна. Опять этот беспредметный спор…

- Радегаст, согласись, мы ведь совсем не боги, а лишь посредники тех сил, природы которых сами до конца не понимаем.

- И что?!

- Драконьи наездники, эти существа, они тоже способны поглощать энергию возносимых молитв.

- Не они - их Матка! И вообще - добрая жертва питает даже душу смертного.

- Не скажи - это другое. Я боюсь.

- А я - нет!

- Ты тоже боишься, Радегаст, только по-своему. Я думаю, они идут нам на смену.

- Черта с два! Мы - боги! Мы - правильные боги, хорошие боги, честные боги… Ты ответишь, когда тебя спросят?

- Не знаю… пока - не знаю.

Мужчина закатывает глаза, потом с ревом оборачивается и швыряет в никуда своим рогатым шлемом.

- Белка, - поясняет он озадаченной женщине, - Рататоск. Подслушивала.

Странные времена настали, если белок интересуют беседы богов, ну, или сущностей, считающих себя таковыми.

А судьба одного полуживого, далеко не самого ключевого мира заботит, пожалуй, одну только Смерть.

Степь - белая пустыня, поэзия безмолвия под аккомпанемент ветра. Высокие клочья ковыля раскачивают высохшими метелками над наметенными вокруг сугробами. Снег, снег, снег - сводящее с ума однообразие. Серая полоса гор по правую руку так же монотонна, как уходящая за горизонт плоскость слева, спереди и за спиной. Что же он дует все время в лицо? В какую бы сторону не шли, все тридцать четыре дня перехода, все время в лицо. И это не легкий ласкающий бриз, это вьюга, обжигающая, колкая и вездесущая, выдавливающая слезы и тут же замораживающая льдинки в уголках глаз. Шаг за шагом - на запад.

Проводники, два малоразговорчивых тывинца, провели отряд в обход ордынских стойбищ до небольшого села Самагалтай за двенадцать дней, петляя по едва заметным тропам то на юг, то на юго-запад, а то и вовсе на восток. В селе оба остались, у кого-то из них там были родичи, а после зимы планировали вернуться в Азас, потому как "порядок там". Дальнейший маршрут группы представлялся прямым, как палка, по желтой линии дороги на подаренной Санычем карте.