Рахан усмехнулся. Он уже не верил в пророчества, не хотел искать смысл в иносказаниях и прекрасно отдавал себе отчет в том, что его ждет.
– Прощайте.
– Прощай.
– Прощай.
– Прощай.
– Прощай.
– До встречи.
В сумерки уходят пять странников. Атмосфера действительно почти очистилась - последнее время почти каждая ночь полна яркого света звезд. Пятеро уходят, не оборачиваясь, потому что нельзя оборачиваться в прошлое, пятеро уходят, а шестой тяжело усаживается в вытащенное из недр рукотворной пещеры кресло, берет в руку подобранное год назад у сгоревшего хутора оптическое приспособление и смотрит вверх.
Сидеть так он будет долго. Ветер станет носить из стороны в сторону неприкаянные кусты перекати-поля, цепляющиеся колючками за его ноги, песок истреплет полы его одежды, а солнце до черноты обласкает его страшное лицо. Группа кочевников набредет на необычного наблюдателя и начнет насмехаться над ним, а он будет лишь смотреть вверх, иногда невооруженным глазом, иногда, пользуясь старым потертым прицелом и изредка прихлебывать остывший чай из железной кружки. Он покинет свое место только тогда, когда незваные гости сунутся обшаривать помещения базы за его спиной. Он медленно поднимется и пойдет вслед за ними и там, страшным демоном выныривая из темноты коридоров покончит со всеми.
Наступит зима и пойдет снег - снег в пустыне и сугробы у его ног будут служить защитой от холода. А в одну из морозных ночей наблюдатель вдруг вздохнет и впервые заговорит, пусть даже сам с собой. Собственно, это будет трудно назвать разговором - он скажет всего одно слово:
– НАЧАЛОСЬ…
Зима. Сочельник. Те, кто еще жив, веселятся, отмечая праздник, смысл которого давно позабыли. Но в далекой пустыне одинокий безумец наконец, после почти полугодового бездействия начинает деятельность.
Ключник спускается вниз и вновь рокот машин возвещает об оживании базы. Он возвращается и, пользуясь приспособлением из реек, зеркал и маятника следит за движением отделившейся от Звезды искорки, покачивает головой и делает пометки в блокноте. Затем снова уходит в чрево станции, бегом - надо преодолеть четырнадцать этажей подземелья и успеть повернуть последний включатель. Уже скоро.
Где-то далеко отсюда сильные пальцы, привычные к оружию, не менее ловко управляются со струнами:
Играй же, менестрель, играй! А рядом с ним медленно танцует девушка, движения легки и изящны, так же грациозны, как её отложенный в сторону клинок.
Танцуй же, дева, танцуй! И мальчик сидит у ног и поет, глядя на мир печальными глазами - не менее грустно смотрит он, когда приходится, в прорезь прицела.
Пой, пой, дитя, не останавливайся - это песня о том, что уже мало кто помнит и нескоро, ой, как нескоро увидит.
В тесном кружке кочевников выступают бродячие артисты. Зачем убивать, а они это могут, если можно добывать на пропитание, демонстрируя собственное искусство? И играют, поют, танцуют, а в сторонке пристроился на солнышке, таком редком, худощавый, хотя в осанке чувствуется недавняя дородность, проповедник. Когда его коллеги закончат - он расскажет собравшимся, если они захотят его слушать, о том, что в ближайшее время вновь наступят сумерки, но этого не стоит бояться. Лучше всего найти укромное место, переждать катаклизм, а после мир родится заново и жить станет легче.
Кстати сказать, сами артисты не думают искать убежища. Зачем? Каждый из них в глубине души уверен, что заслужил честь или достоин проклятия - пережить грядущие испытания, дабы оправдать или искупить, впрочем, это одно и то же. И так, скорее всего, произойдет. Причем очень скоро.
А остальные избранные?