Евангелие рукотворных богов

Что стоит жизнь человека в гигантской мясорубке охватившей мир? Горы трупов несчастных, вываливших толпами на улицы - в мертвых городах до сих пор мостовые покрыты ровным слоем истлевших трещащих под ногами костей. Кто считал количество жертв? И что стоит гибель близкого, разделившего с тобой в последние годы все страдания, отпущенные безжалостной судьбой? Страдания и маленькие радости, скупо даримые упрямой природой. Смерть человека - ничто в бесконечном круговороте, смерть человека - все в маленькой вселенной двух сердец.

Слав отложил нож и провел окровавленными ладонями по безжизненному лицу. В двери мелькнули ещё две темные фигуры. Нападавшие устали ждать и пришли разрешить создавшиеся затруднения. Охотник подхватил оружие, тяжело поднялся и закричал. Закричал во всю силу легких, как раненный волколак, застигнутый в прыжке стальным болтом. Взвыл, вкладывая в крик всю испытанную ярость и постигнувшую боль, поднимая на ноги всех остававшихся в живых сородичей. Больше не надо экономить силы и беречь дыхание, продлевая молчаливую схватку. Слав не был глупцом: две одержанные победы, одна ценой жизни любимой, вторая итог счастливого стечения обстоятельств - предел возможностей его скромного ангела, отмеривающего порции удачи. И большое достижение в боевой карьере молодого охотника. Он расправил плечи и спокойно пошел навстречу Смерти, явившейся на этот раз в образе двух плечистых наемников. По случаю возникшего сопротивления, нападающие сменили удобные для заклания ножи на кривые ятаганы.

Профессионалам, одинаково умеющим и в одиночку отбиваться от наседающей толпы и группой добивать хорошо обученного воина, на устранение проблемы хватило полуминуты. Однако они задержались в доме Слава. Когда изнутри в ночь вынырнули быстрые силуэты, в руке одного покоился округлый предмет.

Чтобы выполнить то, что при помощи узкого лезвия ятагана сделал один из нападавших, действительно необходимо некоторое время и непреодолимое желание осуществить задуманное. И то, что он это сделал, не смотря на чудовищность и отталкивающую бессмысленность, могло бы вселить в сопротивляющихся толику надежды. Если справиться с охватившим ужасом и волей подавить чувства - не признак ли содеянное, что противник остро переживает неудачу? Что он досадует непредвиденной задержке и потере членов отряда, а значит - подвержен обычным людским эмоциям? Что по другую сторону не бездушные холодные призраки, а существа из плоти и крови?

Наемник широко размахнулся и метнул свою ношу. Пронзительно зазвенело бьющееся безумно дорогое стекло. В избу Сивого влетела и, разбрызгивая по полу багровые сгустки, покатилась в середину комнаты голова его сына.

Кто-то с шумом выдыхает воздух, протяжно скулит женщина. Один из молодых, ошалело сверкнув глазами и перехватив покрепче рукоять топора, бросается наружу.

– Стоять! - вопит Сивый, однако лязг скрещивающегося оружия и короткий оборвавшийся крик свидетельствуют о ещё одной смерти.

Резко, пинком распахивается вовнутрь дверь. На пороге возникают двое, затянутые в кожу, из-за высоких черных наплечников кажущиеся гигантами. Упруго щелкает спуск, пронзительной мелодией вибрируют стальные дуги - одного гостя отбрасывает тяжелым болтом. Несколько арбалетов взведенные всегда ждут своего часа, развешанные на стенах горницы остриями вверх. Вслед первой стреле летит другая, но напарник поверженного уворачивается, отскакивает назад, в темноту.

Старейшина видел смерть. Когда-то, вместе с обезумевшей людской волной, он громил лавки и рвал в клочья слабых, богатством которых был единственный кусок хлеба. В последнюю нормальную зиму восемнадцать лет назад, в ночи, окутавшей землю на трое суток, он научился убивать и больше никогда не забывал уроков. У него в руках уже новый самострел, прежний брошен женщинам - те резво орудуют накладным воротом, натягивая сладострастно изгибающиеся железные крылья. Стоящий рядом охотник взводит свой не мудрствуя - упирается ногой в металлическое стремя и, расправляя спину, в полмощи устанавливает зацеп.

– Дверь, - командует Сивый, - свет!

Мигом захлопывается массивная створка, лязгает затвор, пронесшимся вихрем задуваются лучины. Тишина сопровождается еле слышным прерывистым дыханием, темнота слегка подсвечивается из чернильных квадратов окон.

– Давай, давай, робяты, к проемам, - шепчет старейшина и шестеро оставшихся мужчин занимают места на трех направлениях.

Четвертая стена глухая, за неё можно не беспокоится - толстенные стволы вековых сосен защитят от недругов, да и поджечь сырые замшелые бока дело не простое. В подтверждение мыслей вновь бьется одно из стекол и на полу уже полыхает смолистый факел. Без команды одна из женщин бросает на него мокрую тряпку.