Евангельские мифы

То, что нам уже известно относительно древнего ритуала, только укрепляет нас в этом взгляде на миф о Марии. У нас есть весьма существенное основание для предположения, что христианская легенда была первоначально драматическим богослужением. Толпа женщин, которая по всем евангельским вариантам следовала, якобы, за Иисусом из Галилеи, представляется при этом предположении ничем иным, как теми плачущими фигурами, которые всегда были налицо во всех культовых церемониях убитых богов-спасителей. Уже за несколько сот лет до этого еврейский пророк вооружился против женщин, оплакивающих Таммуза у ворот Иерусалима. И подобно тому, как в этих культах ежегодно фигурировала богиня, оплакивающая изображение возлюбленного Аттиса, Адониса или Озириса, причем она вначале выступает в образе супруги, а затем в образе матери, подобно этому и в первоначальной религиозной мистерии христиан могла выступить Мария (отголосок древнего культа богинь) в образе ученицы Иисуса, плачущей над изображением распятого. Так могло продолжаться до появления 4-го евангелия, которое совершенно не знает никакой истории рождения Иисуса и которое упоминает мать Иисуса, не называя ее по имени, как одну из трех стоящих у креста Марий. Возможно, что в евангелии Иоанна мы имеем отражение попытки повернуть миф в сторону первоначального христианского культа, в противодействие стремлению многих наделить Иисуса земной матерью.

Обретение тела женщиной или женщинами являлось во всяком случае частью культа Озириса и Аттиса, хотя оно имело без сомнения местные вариации, как мы видим это и в различных версиях евангелий. Что касается толпы сопровождающих спасителя женщин, то мы имеем ее уже в мифе об Адонисе, культ которого, как это мы увидим, во многих пунктах копировался христианами.

Утверждать, несмотря на все данные мифического порядка, что существовала все-таки некая Мария Магдалина, которая вместе с «другими Мариями» полагала, что она видела либо воскресшего господа, либо ангела, возвещающего о воскресении Иисуса, значит, во что бы то ни стало строить из себя оппозицию критическому исследованию. Ренан, приемлющий этот миф ради своих художественных целей, отмечает, что Павел молчит о женщинах; при этом он дает попять, что следует приписать это молчание отвращению апостола к женщинам! Все это, однако, ни что иное, как каприз Ренана. Гораздо резоннее будет заключение, что даже тот позднейший интерполятор, который вложил в уста Павла сообщение об Иисусе, явившемся одновременно 500 женщинам, либо не знал еще рассказа о Магдалине, либо не придавал ему никакой веры, хотя евангелия к тому времени должны были уже существовать.

Рис. 10. Египетская дева-мать, богиня Изида, с головой коровы.

II. Рождение от девы.

Хотя мифический характер евангельской легенды о рождении Иисуса признан всеми, кто только пытался подойти к евангелиям с рационалистическим масштабом, нам все же не мешает познакомиться с теми деталями первоначальной легенды, самый характер и объем которых показывают, что миф о рождении Иисуса заимствован у язычества. Если будет упущена эта сторона дела, то нельзя будет отчетливо понять те условия, в которых возникло евангельское представление о чудесном рождении спасителя. Миф о деве-матери был распространен по всему языческому миру, тогда как среди дохристианского иудейства он, наверное, не пользовался признанием. Так наз. пророчество Исайи (7,14) не могло бы быть истолковано в качестве грядущего девственного рождения спасителя даже самым сумасбродным талмудистом, если бы с языческой стороны не проник в Палестину уже готовый миф о рождении спасителя от девы. Раз иудаизм, так или иначе, развивал свою постепенно вырабатывавшуюся идею спасителя, но он во всяком случае вряд ли мог игнорировать мысль о том, что спаситель должен родиться от девы, т. е. от смертной, но сверхъестественным путем зачавшей матери. Ведь эта мысль, так или иначе, настойчиво проводилась всеми языческими мифами о рождении спасителей, которые были сыновьями либо смертной матери и бессмертного отца-бога, либо сыновьями двух божественных родителей, из которых богиня-мать обычно называлась льстивыми поклонниками девой, подобно тому, как мужские божества из той же лести назывались иногда благодетелями, как бы жестоки и ужасны ни были их мнимые деяния.