Евангельские мифы

Лишь в качестве вождя иудейского народа в его борьбе с римским владычеством мог считать себе мессией какой-нибудь нормальный иудей эпохи Иисуса. И таких мессий было действительно много. А так как каждый из них именовался своими сторонниками «господом», то можно бы, пожалуй, признать, что кое-что из нравственных изречений кого-либо из этих мессий попало в евангелия после того, как эти изречения сделались ходячими. Однако, мы не можем игнорировать тот факт, что в евангелиях нет ни одного выражения, которое носило бы политический оттенок, напротив, всем евангелистам присуще убеждение, что их умерщвленный и воскресший мессия отнюдь не был политическим вождем. Ведь евангелия приписывают Иисусу очень ловкий уклончивый ответ на вопрос об уплате римлянам податей. Из этого ответа следует, что Риму надо было подчиниться — по мнению Иисуса.

Таким образом, даже самая поверхностная критика обнаруживает полную мифичность мессианистических мест в евангелиях. Мы подчеркнем этот вывод анализом отдельных деталей. Мы много раз встречаем в евангелиях рассказ о том, как Иисус пытается основать свои претензии на звание мессии на чудесах, т. е. миф обосновать мифом же. В одном месте евангелий Иисусу приписано отрицание своего родства с Давидом, каковое родство навязано ему евангельскими родословными. Мессианистическая фраза у Матфея XVIII, II «сын человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» не аутентична, так как она отсутствует в древнейших кодексах. Такая же фраза у Луки (XIX, 10), является очевидным вымыслом, ибо она приписывает Иисусу спасение мытаря Закхея, тогда как единственным разумным выводом из всего эпизода с Закхеем является тот, что щедрость и благотворение спасли Закхея. Впрочем, мессианистические места евангелий связаны с пророчеством Иисуса о разрушении Иерусалима, т. е. с явно выдуманной деталью, ибо, во-первых, эта деталь носит сверхъестественный характер, а, во-вторых, она совершенно отсутствует у Павла. Мы снова и снова упираемся в стену даже, если мы подходим к наименее неправдоподобным деталям евангелий.

Всякий, кто пытается создать образ реального Иисуса на рационалистической основе, должен тем самым предположить, что Иисус в каком-нибудь смысле претендовал на звание мессии, но ведь такое предположение ровно ни на чем не основано. Дружественные такой точке зрения критики пытаются преподнести нам образ мессии — моралистического проповедника, но, к сожалению, этот образ не вяжется с претензиями Иисуса на роль «спасителя», как на небе, так и на земле. Да, и кроме того, ведь нравственное учение должно быть подвергнуто самостоятельному документальному анализу. И, если окажется, что под евангельской моралью мы отыщем целый слой моралистических мифов, то мы уже вряд ли станем отрицать, что и евангельская проповедь, вся или в части своей, мифична.

XXXVI. Иисус-проповедник царства божьего.

Учение Иисуса о «царстве божьем» является чем-то средним между совершенно немыслимыми для моралиста-проповедника претензиями на звание мессии и обыкновенными моралистическими заповедями или сентенциями теистической философии. Но что же, собственно, следует разуметь под евангельским «царством божиим»? В Нагорной проповеди «царство божие» упомянуто несколько раз без комментариев, а именно в смысле вечной блаженной «небесной обители». Здесь, как и в других местах евангелия, под царством божиим разумеется некое грядущее небесное блаженство. Пророчество «предтечи» — " близится царство небесное (божье)», тоже, по-видимому, разумеет грядущую замену земного порядка вещей небесным. «Радостное благовествование о царстве божьем» означает, по-видимому, то же самое, да еще обещание блаженства нищим (или нищим духом), тем, кто «исполнит закон» (Матф. V, 17-19), тем, кто прощает ближнему, тем, кто «творит волю отца моего небесного». Везде тут царство божье является «небом», обещанным в награду добрым и праведным, и вполне возможно, что какой-нибудь проповедник когда-нибудь и пользовался обещаниями царства небесного для придания большей убедительности и привлекательности своим заповедям и предписаниям. Но вот зато есть такие места в евангелиях, где царство небесное превращается в загадку. «Вам дано знать тайны царства небесного» (по др. версии — «неба», «им же говорю притчами, потому что... они не разумеют». Если мы вчитаемся во всю 13 главу (у Матф.), то мы еще более убедимся в загадочности этого царства небесного. Если в указанных выше местах под «царством небесным» не разумелось ничего таинственного, то здесь оно превращается в какую-то загадку. Ясно, что тот, кто принимает «царство божие» в первом варианте, должен признать этот второй вариант неаутентичным.