Ever since we met (СИ)

Пощечина щеку обжигает резкой болью. У Сани слезы на глазах, и губы дрожат, и смотрит она на него так, будто это он ее ударил. Он ее тянется обнять, но она руки вытягивает, упирается ладошками ему в грудь, и отталкивает его с такой силой, которой, казалось бы, неоткуда в ней взяться.

— Я не знаю, что за дерьмо в твоей голове и из каких это фильмов взялось, но заткнуть девушку поцелуем — самый идиотский способ ее вообще заткнуть, — ее голос дрожит не меньше, чем губы. — И мнение этим тоже не меняется. Целовать будешь ту, кого захочешь целовать, девушку себе найди, если целоваться не с кем. Я все равно скоро от вас уеду и мы с тобой больше не увидимся, можешь радоваться.

Внутри все переворачивается от ее слов. Как — уедет? Куда? Но стоит ему осознать это, как и другое осознание набатом в висках отдается — она не поняла. Она решила, что он просто так ее поцеловал. И в этом он тоже виноват сам. Нет, он не уйдет. Вместо этого он обратно к ней шагает, не обращая внимания на упертые ему в грудь ладошки, и, обхватив ее лицо ладонями, целует ее снова.

Когда ее руки падают, больше не отталкивая его, а потом взлетают, чтобы в его плечи вцепиться, а ее губы открываются ему навстречу, это самая главная победа в его жизни.

— Я тебя люблю, Сань, — шепчет он, срываясь, когда воздуха в легких перестает хватать, и приходится от нее оторваться. — Тебя, Сань, тебя, и целовать хочу тебя, и не хочу, чтобы ты уходила, и радоваться не буду, если ты уйдешь, потому что я тебя люблю, слышишь?

Она вместо ответа лицо у него на плече прячет, и плечи ее дрожат от всхлипов. Почему она плачет, он не знает — все же должно быть хорошо, разве нет? — но ее руки обвиваются вокруг него, а значит, она никуда не уйдет. Значит, ее можно обнять, можно гладить по растрепанным волосам, позволяя выплакаться, и поцеловать куда-то в висок можно. Значит, у него есть шанс.

Есть ли у него шанс? Что если она не может ответить на его чувства, что если она его не любит? От этой мысли мороз по телу проходится, пробирает вдоль позвоночника, и Ваня даже замирает на миг. Идиот, какой же он идиот! Вдруг она не хотела с ним целоваться не только потому, что думала, что он этого не хочет? Вдруг он просто повел себя как мудак в очередной раз? Не то чтобы ему в новинку, но с ней так нельзя, он же хотел как лучше? Когда хочешь как лучше, всплывает противная мыслишка, получается только хуже. Не всегда, но почти всегда.

Не всегда, понимает он с нахлынувшим вдруг облегчением, когда она заплаканное лицо к нему поднимает, когда уже ее ладони его лицо обхватывают, и когда целует она его так, как еще несколько минут назад он целовал ее. Нет, главная победа — вот она, прямо сейчас. Не тогда.

— Как давно?

У него в голове сверчки, а в животе бабочки, ну чисто инсектарий, и ее вопрос застает его врасплох, когда она отрывается от его губ. Сориентироваться сложно, но нужно.

— С самого начала. Я сначала думал, это пройдет. А оно не прошло. Еще бы оно прошло, это же ты, тебя не любить нереально, Сань.

Она не смеется, она смотрит на него пытливо, будто требует ответов здесь и сейчас.

— Почему молчал-то?

— Я думал, тебе это нафиг не надо, — признаться в этом сложно, но намного легче, чем в том, что он уже сказал. — Я думал, ты мне никогда не ответишь.

— А сейчас почему перестал?

На ее лице тень улыбки, и в глазах искорки смешливые мелькают. Она больше не плачет, это важнее всего.

— Потому что мозги на место встали, ну Сань, — он смеется не потому, что смешно, а потому, что правда не знает, что сказать. — Понял, что такими темпами без тебя останусь совсем, и запаниковал. Тебе вроде все это время пофиг было на меня, друзья твои, вся эта череда парней…

— Никогда, — перебивает она его, улыбается так, будто поверить не может в происходящее, — никогда мне не было на тебя пофиг, Ванюш, дурачок ты. Я в тебя с первых дней влюбилась, я тебя любила все это время, и люблю, да я бы без тебя уже через пару недель глаза выплакала, как ты мог этого не видеть?

Люблю, люблю, люблю, стучит у него в висках, стучит внутри головы, эхом повторяясь, и не расплыться в идиотской улыбке невозможно.

— Сама-то, — укоряет он ее, лбом к ее лбу жмется, как давно хотел, и ее пальцы, найдя на ощупь, переплетает со своими, одну ладошку сначала к губам подносит, потом другую. Хочется побиться головой об стену — ну чего ему стоило бы намного раньше признаться? А он, идиот, ходил кругами, мучил ее и себя, и чем дальше, тем только хуже делал. — Ты же у нас умная, а вот этого не увидела. Как ты так, а, Сань?

— Не знала, куда смотреть, — фыркает она, язык ему показывает совсем по-детски. Язычок этот хочется губами поймать, но у них серьезный разговор сейчас, нельзя так безответственно поступать. — Ты меня сестрой называл, с Аленой встречался, потом с ней разошелся, а со мной так и продолжил себя вести…

— Алена, — перебивает уже он ее, — меня бросила, потому что я даже в постели о тебе думал. После такого искать себе девушку мне и не хотелось.

Он давно не видел, как она вспыхивает от смущения, и алеют даже кончики ее ушей. Очаровательнейшее зрелище.