Everything I am

— Ты еще зарыдай!

Если бы она была парнем, я бы ее ударил. Но Гермиону я ударить не могу — поэтому только мрачно смотрю на нее и делаю попытку еще раз сесть на стул. Она заступает мне дорогу к нему:

— Еще раз и по буквам: Гарри, ты будешь танцевать. Ты хорошо танцуешь — в гостиной у тебя всегда здорово получалось. Давай. Ты можешь это сделать. Даже если тебе больно — ты хочешь, чтобы он видел твою боль?

Я закрываю глаза и медленно считаю до трех. Видел мою боль? Он видел только, когда мне было физически плохо. Сегодня я удачно держу лицо — я знаю, что удачно, потому что периодически сам верю разыгрываемой роли. Так что ничего он не видит. И Гермиона врет — он не смотрит на меня. Я бы знал. Песня заканчивается, и Гермиона вздыхает:

— Так. По меду — и на танцплощадку. Ты меня понял?

Я удивленно открываю глаза и вижу, как она разливает сладкий, горячащий кровь напиток. Мы молча чокаемся — причем она неотрывно смотрит мне в глаза — ставим опустевшие бокалы на стол и беремся за руки.

— Пошли, — говорит она решительно. Мне не остается ничего другого кроме как подчиниться. Можно же позволить хоть кому-то решать за меня? Даже если я соглашаюсь на это осмысленно, а не так, как с ним. С ним… Он меня просто не спрашивал, он делал. А мне это нравилось.

Приехали. Только таких открытий самого себя мне и не хватало.

Прежде чем я понимаю, что Гермиона вытащила меня в середину зала, до меня доходит, что песня будет медленной. По первым тактам было не разобрать, но сейчас… И отступать некуда. Я негодующе смотрю на Гермиону, она задорно улыбается и кладет руки мне на плечи:

— Надеюсь, за это Рон нас не убьет.

Я безнадежно качаю головой, а потом неожиданно для самого себя смеюсь. Искренне, без надрыва, которого боялся. Гермиона всегда добивается того, чего хочет. Вот сейчас ей захотелось со мной танцевать — и мы будем это делать. Я опускаю руки ей на талию, она проводит ладонью по моему затылку, приглаживая длинные и все равно взъерошенные волосы. Я не знаю эту песню. Танцующих пар не очень много, но Джинни с Невиллом и Луна с Роном здесь — одни улыбаются друг другу, вторые серьезно и сосредоточенно о чем-то разговаривают. Гермиона не прижимается ко мне, за что ей большое спасибо, зато водит кончиками пальцев по моим плечам. Как бы Рон и вправду нас не убил. В конце концов я смотрю ей в глаза:

— Что ты делаешь?

— Что надо, — следует лаконичный ответ, — пожалуйста, сделай вид, что танцевать тебе нравится.

— Да ты и неплохо танцуешь, что его делать-то? — недоуменно пожимаю я плечами, и Гермиона морщит нос:

— Тогда сделай вид, что тебе очень нравится. Если бы ты знал, что происходит, тебе бы и нравилось, я тебя уверяю.

— А что происходит? — наученный первым опытом, я не оборачиваюсь, но голос меня выдает: — На нас опять кто-то смотрит?

— Нет, — с искренним удовлетворением отзывается она, — вот как раз теперь на нас показательно не смотрят. Примерно как ты десять минут назад. Только у него не вересковый мед. У него, по-моему, виски.

— Ты что — с такого расстояния видишь содержимое чужих стаканов? — интересуюсь я, не уточняя, о ком идет речь. Зачем притворяться.

— Нет, но текучесть жидкости при наливании из бутылки в любом случае заметна. Скорость розлива от этого повышается.

— Ты безнадежна, — я смеюсь, — ответственно тебе говорю, что таким образом школьные знания едва ли кто применял.

— Должны же они служить в повседневной жизни.

Танец заканчивается, и мы останавливаемся. Друзья пробираются к нам.

Близнецы время от времени называют песни, которые ставят, но я не прислушиваюсь. Как ни странно, Гермиона оказалась права — я действительно начал получать от происходящего удовольствие. Мы танцуем, иногда возвращаясь к столу — посидеть, отдышаться, выпить холодной воды. На столе появился запотевший глиняный кувшин с теми же свойствами, что и у бутылок с медом и красным вином. Он неиссякаем. Вино открыли Рон и Невилл и несколько минут пытались объяснить мне происхождение винограда и магические свойства местности, где он произрастает. В конце концов они оставили попытки перекричать друг друга и просто чокнулись со мной — я остался верен меду.