Евгений Иванович Якушкин (1826—1905)

Раздел философии, даже в том виде, как он представлен в изданном ГБА каталоге, поражает широтой и некоторой пестротой состава. Действительно, французских просветителей здесь почти нет (кроме считанных сочинений Вольтера, Дидро и Кондорсе), зато широко представлены современные философы — Гегель, Шеллинг, Кузен, Балланш; мыслители прошлого — Эпиктет, Исократ, Сенека, Спиноза, Кант, Франклин и множество других. Весьма богат и раздел исторических сочинений. Здесь — Геродот, Гизо, Мишле. Мабли, Грановский; историки литературы — Шлегель, Шевырев, Строев. Многие книги этого собрания имеют дарственные надписи — Герцена, Грановского. М. А. Дмитриева, Шевырева, Путяты. А в свое время здесь были и книги с дарственными надписями Пушкина («Борис Годунов»), Шеллинга и других выдающихся русских и европейских деятелей. Все свои книги Чаадаев внимательно читал и, как правило, снабжал маргиналиями. Некоторые из них имеют характер подготовительных записей к философическим письмам, некоторые носят автобиографический характер. Естественно, что их видел и юноша Якушкин. Например, на полях Библии в том месте, где говорится о помощи бедным, Чаадаев замечает: «Значит, бедные будут всегда?». На полях книги мадам де Сталь по какой-то непонятной для нас аналогии он пишет: «Находят, что я притворяюсь. Как не притворяться, когда живешь с бандитами и дураками. Во мне находят тщеславие, это — гримаса горя».^{121} Держа в руках книги из библиотеки Чаадаева и читая эти признания, юный Якушкин учился лучше понимать «басманного отшельника», который был загадкой для многих.

В последние годы жизни Чаадаева вокруг него собирался круг людей, связанных с ним помимо всего прочего и библиофильскими интересами. Среди них в первую очередь следует назвать Сергея Дмитриевича Полторацкого, знаменитого не только в России, по и в Европе библиофила и библиографа, друга Чаадаева и многих выдающихся людей того времени.

Книговедческие интересы молодого Якушкина безусловно сформировались в этой среде, в доме Чаадаева, который пристально следил за развитием своего молодого друга. И недаром, когда тот завершал свое образование за границей, Чаадаев просил С. Д. Полторацкого найти его в Берлине и позаботиться о нем.

Надо полагать, что Чаадаев руководил и чтением молодого Якушкина, тем более что в семье Якушкиных авторитет Чаадаева как знатока литературы был чрезвычайно высок. Известно, что по просьбе ссыльного декабриста Чаадаев подбирал книги для посылки в Сибирь. В одном из писем А. В. Якушкина сообщала мужу: «Пьер [Чаадаев] принес мне список лучших произведений, которые ты меня просишь прислать».^{122}

Возможно, что именно Чаадаев приучил Евгения Ивановича к серьезному и систематическому чтению, которому он придавал особое значение. «Наложите у себя запрет, если хватит у вас решимости, на всю легковесную литературу, — писал Чаадаев во втором «Философическом письме». — На мои взгляд, нет ничего вреднее для правильного умственного уклада, чем жажда чтения новинок. Повсюду мы встречаем людей, ставших неспособными серьезно размышлять, глубоко чувствовать вследствие того, что пищу их составляли одни только эти произведения последнего дня, в которых за все хватаются, ничего не углубив, в которых все обещают, ничего не выполняя, где все принимает сомнительную или лживую окраску и все вместе оставляет после себя пустоту и неопределенность».^{123} Эти слова были опубликованы через много десятилетий после их написания, но известно, что Чаадаев читал вслух свои «Философические письма» и, естественно, среди его слушателей был и молодой Якушкин.

Потерпев неудачу с воспоминаниями Чаадаева, Якушкин начал собирать материалы, касающиеся философа. сразу же после его кончины. Много лет спустя И. А. Ефремов, готовивший новое издание сочинений Пушкина, обратился к Евгению Ивановичу с просьбой о присылке тех материалов, которые хранились в якушкинском архиве. На его письмо по просьбе отца ответил Вячеслав Евгеньевич. Вот что он писал: «У отца есть еще письмо Пушкина к Чаадаеву, копия с подлинника. Чаадаев во время оно читал это письмо отцу; после смерти Чаадаева отец обратился по поводу этого письма к племяннику и наследнику Чаадаева Жихареву. Последний подлинника не дал, но доставил копию, им самим списанную, при этом он взял обещание с отца этого письма не печатать. Поэтому отец не может дать его Вам, так как не знает, жив ли Жихарев, и советует отыскать самого Жихарева, если можно, и достать подлинник».^{124}