Оба рукописных сборника из архива Якушкиных собственноручно переписаны Евгением Ивановичем. Первый представляет собой тетрадь в 12 листов, в которой записано 78 стихотворений. Из них Пушкину бесспорно принадлежит 35, остальные приписывались ему ошибочно. Второй сборник включает 58 стихотворений, из которых 34 — безусловно пушкинские.
Наличие столь большого числа стихотворений, ошибочно приписывавшихся Пушкину, говорит не только о слабости пушкиноведения тех лет, но и о сознательно выбранной методике собирания: приписываемое Пушкину имело немалое общественное значение — ведь в основном это касалось политической поэзии. Надо отметить, что под отдельными текстами Якушкин обозначал и источники разыскания (от кого получено, где хранится и т. п.). Во втором сборнике кроме стихотворений переписан текст планов «Русского Пелама», полученный от Анненкова и опубликованный впоследствии Якушкиным на страницах «Библиографических записок». Громадный интерес имеют примечания составителя сборника к этому неосуществленному произведению Пушкина. Здесь указаны прототипы образов романа, среди которых некоторые из виднейших деятелей тайных обществ 20-х гг. Кому, как не Якушкпну, и кровно, и идейно связанному с декабристами, было составить такие комментарии! Источники, которыми пользовался молодой пушкинист, весьма разнообразны. Частично это материалы, полученные от Анненкова (которые не пропустила цензура даже для 7-го тома), частично записи в альбомах московских и петербургских знакомых поэта, частично тексты, собранные другими библиографами, с которыми Якушкин был связан дружескими или профессиональными отношениями.{169}
Наконец, в распоряжение молодого исследователя был передан знаменитый портфель Пущина. Судьба этого драгоценного собрания драматична, и о ней не раз писали пушкинисты. Однако здесь нет полного единства мнений.Рано утром 15 декабря 1825 г. ожидавший ареста Пущин передал приехавшему к нему П. А. Вяземскому на сохранение портфель с бумагами, в котором было несколько стихотворений Пушкина, Дельвига, Рылеева и записки по общественным вопросам. Через 32 года, когда старый декабрист возвратился из ссылки, Вяземский вернул ему этот портфель. Такова легенда. Современные исследователи вносят в нее весьма существенные коррективы. Прежде всего ими установлено, что в середине декабря 1825 г. Вяземского в Петербурге не было. Кроме того, уже в советское время было опубликовано письмо к Пущину его брата Михаила, который на запрос о портфеле отвечал, что тот им был отдан Вяземскому в 1841 г. Таким образом, героическая роль Вяземского несколько тускнеет. Но как бы там ни было, бумаги Пущина он сохранил, а после возвращения последнего из Сибири вернул их по принадлежности (правда, после многочисленных настойчивых просьб владельца).{170}
Опубликовано письмо Пущина Вяземскому (от 21 сентября 1857 г.): «Сейчас уезжает от меня брат Николай, посетивший наше уединение (письмо из Марьина. —
Получив свой портфель, Пущин отдал молодому Якушкину все находившиеся в нем пушкинские материалы, среди которых оказались и неопубликованные произведения поэта, а также такие, которые были опубликованы не полностью. Из последних наибольшее значение для выяснения общественных взглядов Пушкина имело стихотворение «К морю», которое даже в 7-м томе анненковского издания не было опубликовано полностью. Если к тому же прибавить, что Якушкин получил от Пущина тексты пушкинских посланий в Сибирь (декабристам и Пущину), то станет ясно, что в его руках сосредоточились чрезвычайно важные неопубликованные произведения поэта.
В условиях полемики вокруг Пушкина, в которой обе спорящие стороны явно недооценивали общественное звучание пушкинской поэзии, опубликование этих произведений могло иметь громадное значение. Однако на пути к этому стояло почти непреодолимое препятствие — российская цензура. Напомним, что даже имевший большие связи в высших сферах П. В. Анненков не смог включить в редактировавшееся им собрание сочинений Пушкина целый ряд известных ему текстов, имевших значение для выяснения мировоззрения поэта, в том числе 13-ю строфу стихотворения «К морю». Что же касается Якушкина, то он не только не имел нужных связей с сильными мира сего, но был на дурном счету у властей как сын «государственного преступника» и как член подозрительного кружка Кетчера — Никулина. Ему было еще труднее, чем Анненкову, преодолеть препоны, стоявшие на пути потаенного Пушкина к русскому читателю. Тем не менее он это сделал!