Евнухи в Византии

Еще одним вкладом в дискуссию представляется исследование Стивенсоном феномена появления евнухов в Римской империи[490]. Хотя Стивенсон явно не разделяет взгляды Хопкинса, он утверждает, что евнухи приобрели значение постепенно. Таким образом, он подрывает доводы Хопкинса в пользу внезапной перемены при воцарении Диоклетиана. Для Стивенсона решающей фигурой становится софист Фаворин, которого он описывает как «первого евнуха, близкого к высшим кругам власти в Средиземноморье, первого публично зримого евнуха и, благодаря его огромной популярности, переломной фигуры в истории евнухов в Риме»[491]. Он предполагает, что дружба Фаворина с императором Адрианом (117–138) «проложила евнухам путь к власти»[492]. Стивенсон указывает также, что еще во времена правления Каракаллы (211–217) существовал евнух, который был значительной политической фигурой, – Семпроний Руф[493]. Он признает, что именно в IV веке придворные евнухи становятся влиятельны, но утверждает, что вышеперечисленные прецеденты были весьма значимы. В ответе на вопрос о том, почему евнухи смогли достичь таких высоких постов, несмотря на ту враждебность, которая существовала по отношению к ним, Стивенсон менее уверен. В поисках этого ответа он осторожно обращается к теме сексуальности и гендера, замечая, например, что андрогинность пользовалась некоторой популярностью, но не приходит ни к каким твердым выводам.

Итак, ясно, что даже в конкретном случае позднеантичных придворных евнухов приемлемое для всех объяснение их присутствия, недостижимо. Хопкинс приводит убедительные доводы, хотя сам осознает, что следует сделать оговорки в отношении некоторых общих идей касательно евнухов. Он апеллирует к идее о том, что евнухи заслуживают доверия, но отмечает, что они были способны руководствоваться своими собственными интересами, а не только интересами императора[494]. Он отмечает также способности евнухов устанавливать иные социальные связи и передавать свое богатство[495]. Кроме того, можно утверждать, что нарисованная им картина не полностью соответствует действительности. Есть ощущение того, что он проигнорировал острые углы. Он хочет связать эволюцию евнухов с Диоклетианом, но признает, что всадники, ставшие частью единой элиты, всё еще существовали при Константине. Кроме того, если бы эта тенденция началась при Диоклетиане, маловероятно, чтобы евнухи могли получить власть уже при этом императоре, как это утверждает Лактанций. Утверждение Стивенсона, что процесс происходил постепенно, кажется вероятным, хотя его указание на Фаворина как фигуры водораздела неубедительно потому, что софист вряд ли был типичным евнухом и что евнухи появились при римском дворе гораздо раньше, как это уже указывалось[496]. Некоторые исследователи утверждают, что «История августов» действительно может относиться ко времени правления Диоклетиана и Константина, а потому ее предположение о власти евнухов при дворе может отражать реальность, а не ретроспективу[497]. Странным кажется и аргумент Хопкинса, когда он утверждает, что Диоклетиан намеренно изменил имперский стиль, но рассматривает появление евнухов во дворце, по существу, как случайность – следствие захвата Галерием персидского гарема. Нет сомнений в том, что Хопкинс вполне эффективно объясняет, почему евнухи были могущественны, но его попытка объяснить принятие евнухов двором ошибочна[498]. Паттерсон, безусловно, прав, утверждая, что вопрос «Почему именно евнухи?» не рассматривался должным образом. Для Паттерсона жизненно важно понять привлекательность евнухов как евнухов, и он сразу берет быка за рога. Однако его обращение к символической антропологии для поиска ответа подверглось резкой критике. В своем исследовании чиновников-рабов в халифате Сокото Филипс размышляет об элитных рабах вообще и рассматривает аргументы Паттерсона. Он отмечает, что паттерсоновский:

«анализ евнуха как идеального символического посредника зависит от приятия им анализа символизма в мифе, который я просто не принимаю и который в любом случае не имеет отношения к анализу реального мира, особенно в том виде, в каком он разворачивался в реальной истории. Элитные рабы были не вымышленными и тем более не мифологическими существами. Они заслуживают того, чтобы к ним применялись методы, соответствующие изучению конкретных исторических феноменов, а не методы, разработанные для изучения вымышленных или других нереальных явлений»[499].