Эволюция как идея

Хромосома бактерии прежде казалась просто кольцевой двуспиральной нитью, хоть и было странно — как она умещается в клетке, превосходя ее длиной в тысячу раз. Теперь известно, что бактериальная ДНК очень сложно и неравномерно скручена, что ее упаковка контролируется особыми белками и что отдельные ее петли удерживаются от перепутывания с помощью нитей РНК.

И еще мы знаем, что синтез белка ведут разнообразные рибосомы, что подвижность бактериям дают жгутики или клеточная стенка, что слабая энергетика (окислительное фосфорилирование) сосредоточена в мембранах, а мощную обеспечивает гашение АФК, что половой процесс (равнозначный у прокариот горизонтальному переносу) ведут плазмиды. И многое иное, что есть в бактериях.

Как появились эвкариоты

Химия древнейших ископаемых вроде бы гласит, что эвкариоты на миллиард с лишним лет моложе прокариот. Если так, то, значит, они могли воспользоваться всеми основными изобретениями современых им прокариот. Появление эвкариот — один из самых крупных актов прогресса в истории жизни и выглядит как происшедший скачком: клетка либо имеет ядро и митоз, либо их нет вовсе. Все попытки выявить нечто промежуточное пришлось отвергнуть, так как «мезокариоты» оказались настоящими эвкариотами, притом не самыми древними, но с отклонениями в аппарате митоза.

Разнообразие митозов хорошо изучено, и анализ становления эвкариотности весьма удобен для понимания сразу нескольких проблем прогресса. Огромное разнообразие митозов одноклеточных выстраивается в четкий рефрен, одна из позиций которого — митоз настоящих (тканевых) многоклеточных — растений и животных. Отклонения от него ничтожны. Особняком существует разнообразие митозов грибов, не столь богатое, зато охватившее и высшие грибы с их плетеными из гиф (нитей) «ложными тканями».

Очевиден вывод: для соединения в настоящие ткани пригодны лишь клетки с обычным митозом, с тем, какой описан в учебниках, и (добавлю) с двуступенчатым мейозом. Гораздо менее понятно с активностью: по длительности митозы различаются в десятки раз, весьма различны по сложности и митотические картины, никак не коррелируя с образом жизни и строением одноклеточных. Подробнее см.: 4–90, пи. 6.3 и 8.3; 4–08, пи. 8–5 и 8–5*.

Словом, типичный митоз прогрессивнее с позиции строения макроорганизма, но больше сказать нечего, а новостей, к сожалению, ждать не приходится. Дело в том, что исследования, многочисленные до конца 1980-х, все были направлены на создание филемы (филогенетического древа) митозов, и когда это не удалось, почти все прекратились.

Вот один из многих примеров, когда господство дарвинизма пресекает саму возможность исследования. Любопытная деталь: в 1980 г. вполне лояльный западный рецензент отклонил мою статью об эволюции митоза (для журнала «BioSystems») на том основаниии, что неясно, какую филему митозов автор предлагает.

Немудрено: в ней сказано, что митозы одноклеточных образуют сеть и нет оснований судить, из каких ее ячеек выросли два независимых одинаковых ствола — митозы растений и митозы животных. Еще любопытнее читать про «извилистые пути независимой, но поразительно параллельной эволюции мейоза у растений, животных и микроорганизмов» [Бородин и др., 2010, с. 718]. Да, через 90 лет после Н. И. Вавилова поражаться параллельным рядам — в самом деле поразительно.

Замечу, что тканевые растения (как и животные) не имеют единого общего предка, но их митоз практически одинаков. Это можно трактовать (а можно и нет) как итог процесса многократного приспособления к тканевости. Однако Люсьен Кэно (LR, т. 8), а за ним многие (в том числе Любищев) полагали, что свойства возникают вне потребностей, как преадаптации, а затем используются. Ламаркисты, наоборот, полагали и полагают, что приспособления возникают в ответ на потребность в них. См.: главу 2, сноску 6.

Диасеть митозов показывает, что эволюция шла блочно. Термин «блочность» ввел В. Ф. Мужчинкин [1978], но блочность эволюции выявлена ранее на разных объектах. Так, было предложено «мысленно вычленить элементарную структуру, способную осуществлять митоз, и попытаться мысленно „собрать“ ее из прокариотических структур» и таким путем реконструировать становление эвкариотности (4–77). Потребовалось допущение, что в ходе эволюции «генетический материал должен „уметь изменить свое поведение“» (с. 826). Есть ссылка на цитоэтологию [Александров, 1970], хоть и не очень внятная. Сейчас, через сорок лет, могу сказать яснее: эволюционная смена поведения (точнее, смена функционирования) видится как эдвант обычной смены поведения.