Эволюция как идея

Согласованность является основой бытия экосистем (в этом основа ЭКЭ), и потому в природе не бывает закрепления случайной мутации, даже резко повышающей выживаемость и размножаемость, если она нарушает баланс экосистемы. Такая мутация не только не распространяется, но практически и не наблюдается[58]. Какой механизм так делает?

Дарвин, придумав пример про волков, гонящих оленей, ошибся: невозможно поеданием одних ни вырастить у других нечто новое, ни сбалансировать экосистему. Недаром пример пришлось ему выдумать — в природе такого не нашлось ни тогда, ни позже. Ему возражали, указывая взаимопомощь в природе (П. А. Кропоткин и мн. др.), но важнее, как теперь видно, указать самоорганизацию. В молодости, в рукописных очерках, Дарвин обошелся без примеров, сославшись на то, что селекционер может изменять свойства организмов, а в природе роль селекционера может играть «Всевидящее существо». Но в 1850-х годах религиозность английского общества резко упала, Дарвину пришлось заменить божественного селекционера на естественный отбор (не им придуманный), каковой работает по схеме, никакого отношения к селекции на ферме не имеющей (см. 1Ж, т. 13, с. 98). Чтобы спасти уже разработанную в рамках естественного богословия концепцию[59], ему пришлось ввести голословное утверждение: якобы очень долгий естественный отбор достигает тех же результатов, что и селекция. Дарвин хорошо видел разницу в механизмах действия этих отборов и в 4–й главе «Происхождения видов» писал:

«Животновод или растениевод отбирает с некоторой определенной целью, и если допустить свободное скрещивание особей, его труд будет совершенно потерян».

Подробнее см. 4–08, с. 248. Здесь стоит заметить, что

«эволюционная теория Дарвина очень многими воспринимается как некий материалистический противовес религиозным представлениям. (…) А между тем сам Дарвин особо подчеркивал абсолютную безвредность своей теории для идеи божественного творения»,

пишет в весьма взвешенном обзоре Юлия Хеи [2011, с. 406]. И недаром Любищев сравнивал дарвинизм с богословием. К сожалению, он не заметил (ни сам, ни по литературе), что дарвинского отбора в природе просто нет, и всю жизнь тратил силы на спор с глухими о роли отбора. Зато он был активный платоник и показал, что в новой картине мира приходится признать идею как самостоятельную сущность.

Платоновой теории эволюции Любищев не построил, и естествен вопрос, можно ли ее построить вообще. Платоник Ю. В. Линник [2009а] верно отметил, что Платоновы идеи вечны, а потому неподвижны и чисто Платонова эволюция получилась бы раз навсегда ограниченной. Нужно обновление перечня идей. Таковое он, вслед за Любищевым, нашел в «Творческой эволюции» Анри Бергсона (1907 г.), где эмердженция объявлена актом творчества.

Привел Линник и простейший пример эмердженции, тоже любищевский — образование морозного узора на стекле. Важность его в том, что эмердженция тут наглядна, несомненна и в то же время проявляет отчетливый параллелизм с формами растений (даже опытные ботаники путают на фотоснимке растения и морозные узоры, давая им ботанические названия). Любищев просто фиксировал здесь платонизм, а в наши дни известно, что и тут, и там имеет место фрактальный рост (кристалла и клеточной массы). Одного примера, однако, мало. Чем можно в наши дни подтвердить правоту мысли Бергсона о том, что эволюция порождает идеи?

Онтогенез тоже идет эмерджентно: наследственная информация минимальна, а в основном создание организма из одной клетки есть самоорганизация, и так же идет эволюция (трансиндивидуальный онтогенез). В. А. Брынцев [2014] основным механизмом эмерджентной эволюции справедливо называет тоже самоорганизацию.

В жизни общества она выступает как самоустроение, о чем шла речь в книге 4–16. Кстати, там на с. 145 приведен тезис экономиста-аграрника А. М. Емельянова: экономика вообще, а аграрная особенно, всегда возрождается при смене правителя, пока тот не овладел властью настолько, чтобы навязывать всем свою волю. Теперь могу привести его яркое подтверждение Любищевым [2011, с. 198]:

«Крестьянин вздохнул, и с 1953 г. примерно по 1958 г. наблюдался несомненный подъем сельского хозяйства».

Это самоустроение шло без всякого рынка. Снова напомню глубокую мысль Фернана Броделя, историка хозяйства: