— Я же просил, называй меня просто — Жан. И почему бы вам не представить вашу прекрасную подругу? — Я руку одергивать не стал, дождался того момента, когда он уж вот-вот ее поцелует, и нарочитым басом, который больше подходил старому прокуренному матросу, сказал:
— Я мужчина, мсье Жан.
Он выпустил мою ладонь так быстро, будто держал в руках раскаленный кусок металла или ядовитую змею. Я чуть не засмеялся, впрочем, кто ему мешал посмотреть на мою форму?
— Мужчина? Вы обманываете меня, мужчины не бывают такими смазливыми! — попытался Делакур вернуть себе лицо, но получалось не очень.
— Знаете, по себе не судят, — ответил я. — И мое мнение таково, что мужчина не обязательно должен быть страшнее обезьяны. Апполин, пойдем.
Взяв девочку под руку, я направился ко входу, буквально ощущая прожигающие взгляды Жана и довольные Апполин. Но уйти нам так просто не дали, потому что меня схватила юношеская рука за плечо.
— А ну стой! Мы еще не договорили! Кто ты такой вообще, что так со мной разговариваешь? — Вот только я не обратил на эти детские игры совершенно никакого внимания и продолжил идти. Даже пассивного усиления, которое дает мне йога, хватало, чтобы парень не смог меня остановить. Ему пришлось отпустить мое плечо, иначе он упал бы. Но этот баран не останавливался, несмотря на собравшихся зевак, и схватил меня за одежду. Но и это бесполезно. Я ее зачаровал еще дома на крепость и поддержание комфортной температуры — довольно простые чары палочковой магии, хотя и не постоянные. Однако мне это надоело.
— Как тебя там? Жак? Так вот, Жак, знаешь, что такое безумие? Это повторение одного и того же действия в надежде на изменение. Ты схватил меня и не смог остановить. Схватил за одежду — и также не смог. Я протащил тебя четыре метра, но ты все равно не понял мой намек? — Я изменил выражение лица на суровое и использовал малую долю чар вейлы, транслируя страх, сконцентрировав его на нем. — Оставь в покое меня и Апполин, я тебе не по зубам.
— Прости, что доставила тебе проблем, — сказала девочка, когда, оставив трясущегося мальчика позади, мы вошли внутрь.
— Какие проблемы, о чем ты? — удивился я.
— Ну, с Делакуром. Он ведь теперь от тебя не отстанет из-за меня.
— Он просто ребенок, ты слишком много придаешь этому внимания.
— Ты сам ребенок, вообще-то! — возмутилась девочка.
— Да-да, как скажешь, — не стал я продолжать этот бессмысленный для меня спор. Детские игры меня мало интересуют.
Дальше мы просто гуляли. Многого мы осмотреть не успели, потому что вскоре зазвенел колокол, что означало всеобщий сбор в столовой, которая по совместительству являлась актовым залом. Мы пришли в огромный и роскошный зал, украшенный множеством иллюзий нимф, фей и прочих сказочных животных, которые ходили и летали среди магов, как живые. Причем некоторые из фей действительно были живые. Нимфы же все были ненастоящие — они не сильно любят публику. На стенах была иллюзия, показывающая разные картины и пейзажи — попытка превзойти Хогвартс с их иллюзорным небом. Удачная, скажу я вам, попытка, потому что картины были как живые и создавалось ощущение отсутствия стен. Не зря Шармбатон славится своим искусством иллюзий.
— Добрый день, дамы и господа, ученики, которые только поступают, и которые давно с нами, а также их родители. Я всех вас приветствую в стенах нашего прекрасного Шармбатона в надежде, что вы так же счастливы меня видеть, как и я вас. С гордостью и радостью я объявляю о начале нового учебного года и… — Я слушал вполуха стандартную для таких мероприятий речь, которая меняется только в вариациях подбора слов, рассматривая нашего молодого директора. А точнее, директрису. Мадам Олимпия Максим была красивой темноволосой женщиной в длинном красном и строгом платье, которое, впрочем, не скрывало ее формы. Косметика на ее лице не выглядела вульгарно, а только подчеркивала естественную красоту. Такая женщина никогда не затеряется в толпе… в основном благодаря ее росту более двух с половиной метров и пышной груди, которая больше… меня. Хотя, возможно, я просто преувеличиваю. Она полувеликанша, и тот факт, что она смогла занять пост директора одной из лучших школ Европы, говорит не только о ее незаурядном уме и силе воли, но и об отличии Франции от Англии, в которой такой ситуации просто не могло бы быть.