Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней

Возможно, судьба деревни Чен – это экстремальный случай, однако она все-таки указывает нам на некоторые общие тенденции. Вполне возможно, что экономическая миграция усиливает социальное неравенство. Уезжают обычно те, кто и так имел больше денег и лучшее образование. А потом они присылают своим семьям деньги, и те становятся еще богаче. Возможно, семьи уехавших за рубеж инвестируют относительно больше, чем потребляют, однако менее удачливые соседи считают, что они только и делают, что скупают вещи. Поэтому денежные переводы могут усилить социальную отчужденность между людьми, так как они делают неравенство более заметным. До этого момента мы предполагали, что денежные переводы, как правило, пересылаются семьям. Однако в истории было немало случаев, когда мигранты отдавали свой заработок церкви или городу; сначала в деревне Чен эмигранты тоже привозили подарки местному секретарю Коммунистической партии. Именно подарки в виде потребительских товаров сыграли особую роль. Электрические фены, телевизоры и современные ванные (а вместе с ними и новые привычки) могли сплотить семью, но разобщали общество. Статус все больше зависел от материального комфорта семьи. Например, в Мексике роскошные свадьбы пришли на место коллективному празднованию Дня всех святых[1607].

До этого момента мы рассматривали, каким образом поток денег и вещей менял общество, которое мигранты покидали. Но как насчет самих мигрантов и того, как их образ жизни, вкус и вещи повлияли на страну, в которую они переехали? Возможно, нет такой социальной группы, для которой вещи значили бы так много, как для людей, которые переезжают из страны в страну. Ведь личные вещи в таком случае являются для них напоминанием о доме, семье и своей сущности.

Миграция – это не всегда переезд оттуда, где мало вещей, туда, где они в избытке, хотя так иногда принято думать. Все не так однозначно. Вспомним, к примеру, индийских специалистов, которые работали в Адене в 1960-х и привыкли к жизни с современными удобствами, а потом в 1967 году Великобритания ушла из Йемена, и когда они вернулись в родную Индию, в дома без водопровода, то не смогли там жить. И отправились в Великобританию. Деколонизация привела к массовому переезду индийцев и пакистанцев из Восточной Африки в Британию. Один этнограф, изучавший проживающие на севере Лондона семьи из Южной Азии, высланные из Кении и Уганды в 1972 году, отмечал символическое значение вещей и еды из Азии в их домах. Не имея возможности выражать свою идентичность в привычных общественных условиях, они превратили свои дома в некое подобие храмов. Многие семьи никогда не жили в Южной Азии, однако окружали себя росписями по шелку из Пешавара и резными деревянными изделиями. В Восточной Африке, заметила одна женщина, у них ничего не висело на стенах, однако теперь ее муж собирает изображения животных. Некоторые семьи соглашались, что такое количество медных гравюр на стенах выглядело бы китчем в Восточной Африке, однако в Англии есть смысл украшать ими свое жилье – ведь они напоминают людям об их корнях. Стул из слоновьей ноги – это кусочек Африки в Харлсдене[1608].

То, что верно для вещей в общем, особенно верно для еды, которая в физиологическом и чувственном смыслах является исключительно личной формой потребления. Для семей из Южной Азии, живущих в Харлсдене, готовка пищи и привычки питания позволяли сохранять идентичность. Они готовили saag, блюдо пенджабской кухни из шпината, в терракотовом mati ka handi, а не в металлической кастрюле. Питьевую воду подавали в глиняном кувшине. По всему миру найдется огромное количество примеров, когда родная пища служит мигрантам напоминанием о родине и материнской любви, – начиная с польских сосисок и заканчивая специальными пакетами с продуктами, которые греческие матери отправляют своим сыновьям за рубеж. «Домашняя еда» в сообществе мигрантов, однако, редко походит на их рацион на родине. Она, как правило, включает в себя какие-то особые, праздничные блюда, например польский суп из рубца, которые напоминают мигрантам о праздниках на родине и семейных посиделках. Национальная еда – это больше чем аутентичная колбаса. Когда в 2000-х в азиатских магазинчиках в Великобритании стала появляться продукция из Польши, польские мигранты продолжали ходить в польские магазины, обстановка которых напоминала им о родине, а витрины были украшены куклами в польских национальных костюмах. Этнические магазины значили ничуть не меньше, чем сами продукты и напитки из родных мест[1609].