Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней

С середины XIX века с отходами начали происходить разные метаморфозы, связанные с их ценностью, местом хранения, способами их переработки и людьми, которые всем этим занимались. К трем главным изменениям относятся следующие: в конце XIX века муниципалитет, решивший взять на себя задачу следить за здоровьем жителей и чистотой города, перенял функцию сборщиков угольной пыли и старьевщиков; на начало и середину ХХ века пришелся расцвет двух основных решений того периода по устранению мусора – «сжигать или закапывать», тогда мусор рассматривали как вид издержек; и наконец, после 1970-х годов граждане-потребители начали воспринимать отходы как ценный ресурс, на этот же период приходится и зарождение новых видов переработки отходов. Разумеется, ни один из этих переходов не был гладким или идеальным. Давайте посмотрим, как все это происходило в разных странах.

В XIX веке сборщики золы и старьевщики были главными действующими лицами в системе повторного использования мусора в западных сообществах. Тряпье, кости и прочие отходы являлись важными промышленными ресурсами в то время, так как сырья не хватало, а технологическая замена еще была ограниченной; тогда из тряпья производили бумагу и обои, а из костей делали клей. В 1884 году в Париже было примерно 40 000 старьевщиков (chiffoniers); по всей Франции сбором отходов для переработки занималось полмиллиона людей, в большинстве своем женщины и дети. К середине столетия во многих европейских городах появилась двойная система утилизации отходов: сборщики с лицензиями собирали мусор утром, а те, у кого лицензий не было, ночью. В Лондоне в начале XIX столетия сборщики золы вывели ее утилизацию на новый уровень, разделив ее на несколько классов. Зола служила отличным удобрением, а вместе с ростом Лондона она становилась еще более ценным ресурсом – ее использовали для производства кирпичей. Однако к 1840-м годам золотое время сборщиков золы закончилось вместе с появлением дешевой оксфордской глины, а также других способов изготовления кирпичей[1682].

Утилизация создала благотворные связи между потребителями, промышленностью и сельским хозяйством. Однако будет неверным представлять ее в виде замкнутой системы или некой формы самодостаточного местного метаболизма, когда материальная энергия продолжает циркулировать по одним и тем же венам. Зачастую мусор перерабатывался не в том районе, где его выбросили. Местная экономика порой получала инъекции из очень далеких мест. Огромное количество лондонской золы, например, оказалось в итоге в Москве, когда город отстраивали заново после пожара 1812 года. Рубашки и куртки, отвергнутые своими парижскими хозяевами, донашивали малоимущие жители Европы, Северной Африки и Латинской Америки; в 1867 году из Франции вывозилось свыше 800 тонн старой одежды[1683]. Торговля старой одеждой имела поистине международный масштаб. Великобритания, Соединенные Штаты и Германия просто утопали в десятках тысяч тонн тряпья[1684]. Благодаря развитой хлопчатобумажной промышленности в Ланкашире британская ветошь была особенно богата хлопком (50 %), хоть он и не рос на британской земле, щедро удобряемой британскими нечистотами. Огромное количество датского масла и американской говядины, съеденных лондонцами, превратились в энергию и воду, которые не нашли обратной дороги в свою исходную экосистему. Словом, местная утилизация способствовала постоянному перемещению отходов из одного уголка мира в другой.

В свете сегодняшнего беспокойства по поводу мусорных свалок и загрязнения так и хочется превознести осознанность викторианцев с их бережливостью и умением утилизировать отходы. И тем не менее система переработки мусора того времени говорит больше об инфраструктуре, чем о принципах или привычках предков. Старьевщики и другие подобные им торговцы рухлядью существовали по той простой причине, что люди покупали новые, все более дешевые предметы одежды массового производства и избавлялись от старых, а не приспосабливали их в хозяйстве в качестве салфеток или занавесок, как в 1660-х годах делало семейство Пипса. В 1830-х годах американские семьи без всяких угрызений совести выбрасывали фарфоровый сервиз на восемь персон, получивший всего одно незначительное повреждение[1685]. Вещи утилизировались только там, где существовали системы утилизации. Там же, где их не было, потребители сами придумывали, как избавиться от ненужного. В Бостоне в 1893 году санитарный комитет зафиксировал, что одни жители города сжигают свой мусор, «в то время как другие заворачивают его в бумагу и, пока идут на работу, незаметно бросают на тротуар, или оставляют его на пустыре, или выбрасывают в реку»[1686]. Вне зависимости от того, что люди делали с мусором, они в любом случае не отправляли на переработку входившие в его состав бумагу и остатки пищи. Реки Миссисипи и Гудзон считали свалками для всяческих отходов. Британские же семьи были печально известны тем, что нередко выбрасывали не до конца сожженный уголь, что было весьма расточительно.