Евпатий

Взяв с него письменное объяснение о возникшем недоразумении («Мне ведь тоже, знаешь, Николай, - перешел на «ты» сотрудник, - перед начальством отчитываться!»), он стал вербовать Илпатеева в стукачи. Вот, скажем, он у себя в Ямгражданпроекте, и вот вышли покурить. И кто-то рассказывает анекдот. «Да нет, - приподнял от стола узкую ладонь сотрудник, - ты не думай, мы сами анекдоты про Леонида Ильича…» Но вот человек один раз рассказал политический анекдот, второй, третий потом… «Чувствуешь, Николай, какая линия вырисовывается?»

- Вы, что же, - продолжая изображать честнягу глупыря, воскликнул Илпатеев, - стукачом меня хотите сделать?

Сотрудник в ответ развел руками.

- Ну, Николай, я в органах семнадцать лет, а слова такого слышать не приходилось.

Пообещав в заключение, что, встретив настоящего шпиона, лично сообщит товарищу майору, Илпатеев ушел.

У дамы главврача образование было ниже, чем требовала должность. Тут все понятно. Беззаветною преданностью и т. п., но что было как-то внове, так это обратный смысл качества вербовки. Получалось, вербовались не идейные бойцы и борцы, а те, кто «испачкался» и теперь боялся за свою судьбу. То есть, с точки зрения охраняющей государство организации, мерзавцы, так или иначе предающие родину.

- А пугни их после кто сильнее с той стороны? - удивлялся Илпатеев. - Они же с потрохами продадут тут же все!

Паша только посмеивался.

- Всегда и везде были они, сексоты, всегда и будут!

Потом, лет через десять-двенадцать, когда выползут на свет Божий настоящие чудища, инцидент с сотрудником покажется Илпатееву семечками, но тогда, в тот свой день, он был чуть ли не потрясен.

- Это на каких же хлипких ножонках, Пашечка, все стоит и качается, а?

Паша качнул головой. Да, на таких и стоит! Куда ж деваться-то.

22

До поры, пока Юра перестал приходить, гараж Паши заменил им в известной мере лавочку в Детском парке. К тому времени, когда Юра стал доцентом, а Илпатеев вывез с Севера свое сокровище Лилит, у Паши щедрою помощью его отца и тестя был как раз гараж через дорогу от собственного дома. Это был давным-давно, после войны еще, построенный из кирпичей-шлакоблоков рядок оштукатуренных, суперценных расположением и удобством гаражей.

Пока у Змия-Земляка завершался протубертатный период, Юра редко, но тоже посещал гараж. Его тянуло.

- Знаешь, Николай! - говорил он где-нибудь в бутербродной, куда хлопотавший над приготовленьями к пиру Паша отсылал их за какой-нибудь «закусью». - В каждой уважающей себя компании должен быть лидер. Мы тут с Лялюшкиным посоветовались и пришли к выводу, что лидером у нас должен быть ты. Ты как? Нормально смотришь на это дело?

Застигнутый врасплох, но польщенный, конечно, Илпатеев в смущении опускал голову, а Юра, с галантным поклоном принимая у продавщицы масленый кулек с беляшами, советовал с плеча не рубить, а хорошенько все обдумать, взвесить, а затем им с Пашей спокойно сообщить. Тем более что могут присоединиться новые, не совсем идеологически подкованные и не чувствующие интонацию отношений люди…

- Емеля, что ли? - с легким недовольством, но уже отчасти как «лидер» сознающий: нравится Емеля или не нравится, а Паше он нужен, - уточнял Илпатеев.

- Хоть бы и Емеля, - подтверждал негромко Юра. - Мне он телефон обещал поставить на квартире.

Когда же сам Илпатеев выходил по нужде за крайний из гаражей, Юра придвигал детский стульчик к Паше и с конспиративным понижением голоса говорил ему:

- Знаешь, Пашец, мы тут с Николаичем посоветовались. В каждой уважающей себя компании…

Паша тоже смущался. Тоже вроде отказывался. Но с другой стороны, оно, конечно, некоторое лидерство в иных случаях бывает неизбежным, - стоит подумать. «Подумай!» - соглашался очень серьезно Юра, а минут через пять возвращался Илпатеев, и, сравнивая в изображении Юры реакции двух потенциальных лидеров, они по-старому, как давным-давно когда-то, ржали, и было хорошо. Хорошо, как в школьном туалете, когда Женя Мытарев опирался рукой о раму, укладывал пальцы на стекло и пел какое-нибудь «Полюшко-поле», или «Здесь только пыль», или незабвенного «Атамана».

Юра в очередной раз признавался, что после класса, после их дружбы втроем, в смысле интеллекта и всего такого прочего он в любой компании потом чувствовал себя легко и свободно, а Паша, расчувствовавшись, непременно говорил что-нибудь вроде: «А у меня, ребята, только это в жизни и есть!»

Юра обнимал его за мягкие могучие плечи и от растроганной неловкости зудел: «Здз-з… Ну-ну-ну! Все! Хорош. Будя…»

И, хотя со слухом у Юры было еще хуже, чем у Паши, а Илпатеев тоже, когда вел, мог не попадать в ноты, они все же пели. «Пахнет палуба клевером, хорошо, как в лесу…»

И все еще было ничего, хотя жизнь уже проходила, просачивалась сквозь пальцы, как выискавший щели песок, и факт сей давно пора было увидеть как есть, факт этот надо было пережить.

Иногда они ездили сами, в далекий Северо-Западный район. Садились, Паша плавным изящным жестом включал зажигание и, покуда грелся мотор, рассказывал Илпатееву невеселые Юрины новости, которые узнавал через Семена.