Евпатий

Он много, поначалу сутками, спал, молился без слезного умиления и скорби, ел, не разбирая, хлеб да вареную репу с брюквою, насылаемые монастыревым келарем, почти не вспоминая и не крушась ни об отце, ни о матери, полагая в глубине души пакибытие их в селениях праведных не худшим дольнего.

В печере пахло книгами, ладаном и следами чужого чистоплотного существования.

Ветер шелестел в узких листах ив, приглушенно доносилось с перекатов пожуркиванье торопящейся окской воды, гукала сова, а на рассвете щелкали, перекликаясь, певуны-соловьи да кричали сырыми звериными голосами чайки.

ИI.

- Слыхал про тебя! Ништ воивпрямь исчезать можешь, эстоль быстер?

Темнобородый, с благообразно мужественным ликом инок приулыбнулся было Коловрату с тем особым усмешливым приветом, коим борсеки набольшей княжей дружины привечали збойливых юнецов-молодших.

Но не успел Евпатий и уст приотворить к ответу, как инок, опустив очи долу, удалился молчуком по дворовой дорожке бесшумной стопой.

Это был, узнал Коловрат после, отец Кирилл, один из чудом уцелевших в битве на Калке. Тяжко раненный татарской стрелой в живот и давши обет посвятить, коли сохранит Господь жизнь, святому Ему служению, исполнял его ныне в благочестном монашьем подвижничестве.

Коловрат, явившись в обители, не желая того, вызвал у отца Кирилла порыв, напомня славную борсецкую долю…

Ну да только мирскую жизнь поминать у монастырских было не в обыке. Обретая при постриженье новое имя, новообращенный - Малое Дитя - все предбывшее вкупе с мирским именем оставлял навеки, исшагивал из прежнего тленного существования, представая иным, неведомым допрежь значениям вещей и явлений.

…

…

…

Час от часу и день ото дня житие монахов-иноков вызывало у Евпатия все большее восхищение. Их одухотворенные, трепещущие чуткостью лики.

Беседы ли с внешними мирскими людьми, прополка гряд в обширном неогороженном пустынском огороде, молитвенное ль бденье или долгая спевка клиросных - все вершилось с одинаковым тщанием, умело, ревностно и со светлой душой.

Когда же, случалось, один из Божиих сих ратников впадал в уныние, мрачась душою и теряя веру в единовозможную победу света любви, вся братия денно и нощно молилась за него, покуда не вызволялся ослабевший брат из дьяволовых обстоящих ков.

… томил и истощал тело…

Рубил дровцы по просьбе отца келаря, складывая их по здешнему заводу круглыми тщательными башенками, таскал для трапезной воду в ведрах, ловил с лодки-долбленки плотвичку да лопарей в медленноводной Кади, сучил шерсть, мел зимой-летом дорожки на монастырском дворе, сидел при внешних вратах сторожем-караульщиком - все это, беря примером братиев сонасельников, нудил делать себя без былого торопливого нетерпения, с полнотой сердца, видя и находя в любом черном труде смысл служения и возможность благодарить…

…будучи призван для послушнического увещевания к отцу настоятелю.

Не испрашивая ни помыслов, ни предбывших душевных уязвлений, седокудрый, осанистый, спокойно уверенный в себе муж сей, лишь единожды пронизав тяжелым испытующим взором известного ему (по Льву Евпатьичу) Коловрата, возвестил…дующее:

Не суди брата согрешающего.

Не будь спорлив, не разевай рта для смеха.

Блюди себя от лжи.

Ненавидь честь и покой.

Переноси обиду.

Осекай хотение.

Аще вспомнишь в келье о сделавшем тебе зло, встань и помолись за него, да помилует его Бог, и исчезнет страсть твоя в отношении к нему.

Аше согрешишь - не стыдись сознаться в том, но преклони колена, исповедуй грех и проси прощения.

Аще преодолеешь, не хвались, не полагайся на себя, а блюдись, ибо враг не замедлит устроить новую брань, сильнейшую прежней.

Он это был, Коловрат Евпатий, сын воеводы Льва, либо иной другой на его месте, очевидно было - рокочущий бас отца настоятеля звучал бы одинаково. И лишь отпуская, прощаясь с ним, отец настоятель последнее наставление сказал чуть иначе.

«Не ищи, чадо, - рек несколько словно задушевно даже, - супротивника себе средь ворогов. Не мудруй! А войди в умолчании уст во глубь сердца своего и т а м створи брань с сатоною…»

Он, отец настоятель, очень выделил это « там».

КI.

Дни шли вместе и быстро и медленно, будто один. В душе Коловрата яснело, делалось проще, крепче и, хотя посе не вполне постигалось им еще, чему восторгаются, умиляются и плачут светлыми слезьми новые его товарищи, сам строй жизни пустыни, ее сторожко вслушивающаяся тишина становились сродственее, сердечно ощутимее.

Днем службы, терпеливый послушнический труд, а до середины ночи по благословенью отца Варсонуфия - чтенье Святых Отец. Дионисия Ареопагита, Иоанна Экзарха, Григория Богослова, Иоанна Лествянника… И какое жило здесь напряжение, ревнование к истине, боль за падшего и извеку тщащегося очиститься от скверны падения человека! Какие разгорались светы в сердцах подвижников, дабы осветить затмленнуюю сатаниновым ухищрением стезю к узким вратам спасения!