Рязанские князья попытались перехватить инициативу у монголов. Не располагая достаточным количеством войск для обороны рубежей княжества и не полагаясь на укрепления своих городов (рязанцы, скорее всего, были осведомлены об участи Биляра и других городов Волжской Булгарии), Юрий Ингваревич и его братья решили атаковать завоевателей сами.
Информация об этом сражении сохранилась всего в двух источниках — Никоновской летописи и «Повести о Николе Заразском», другие летописи о нем умалчивают, поэтому часть историков, в том числе и Д. И. Иловайский, склонна скептически относиться к возможности полевого сражения на рубежах Рязанской земли. По мнению Иловайского, князь Юрий Ингваревич, выступивший было навстречу неприятелю, оценил численность монгольской армии и, «видя невозможность бороться с татарами в открытом поле, поспешил укрыть рязанские дружины за укреплениями городов»[105].
Однако такое поведение слабо согласуется с репутацией рязанских князей как «самой воинственной и беспокойной части Рюрикова дома». Кроме того, отступление перед лицом сильного и мобильного неприятеля для рязанских дружин, выдвинутых в район Воронежа, было бы не менее опасно, а шансы на успех этого маневра были весьма невысокими. Опытные в войнах с кочевниками рязанские князья прекрасно это понимали, а потому и приняли дерзкое и неожиданное для врага решение об атаке.
Само сражение описано в «Повести» по всем канонам эпического жанра — князья идут в бой не побеждать, а геройски погибать за Отечество и веру христианскую. Перед боем князь Юрий Ингваревич обратился к братьям и дружине со следующей речью:
Произносил на самом деле рязанский князь подобные речи или нет — неизвестно. Но помимо чувства чести и желания погибнуть в бою, в решении рязанских князей можно увидеть и рациональную военную логику.
Их атака была для врага неожиданной. Зная размеры и силу дружин небольшого княжества, монголы никак не могли ожидать от него активных наступательных действий. Битва не входила в планы завоевателей, а значит, путала им карты. Выигрывалось время, которое могло быть использовано владимирским князем для перемены своего решения.
О самом ходе битвы, кроме того, что «бысть сеча зла и ужастна», нам ничего не известно[106]. Автор «Повести» в качестве противников упоминает исключительно «полки Батыевы». С одной стороны, это название является не чем иным, как обобщением. Русским источникам, повествующим о событиях 1237–1238 годов, вообще неизвестны имена других монгольских предводителей, кроме Батыя. Но, с другой стороны, можно предположить, что отчаянная атака рязанских дружин была предпринята именно в направлении ставки верховного командующего завоевателей, чье расположение им было хорошо известно — там только что находилось русское посольство. Здесь видится не только стремление отомстить за гибель своих послов, но и хладнокровный расчет на разгром командования противника, что еще больше затруднило бы действия монголов.
Зная о внутренних противоречиях между потомками Чингисхана и о личной заинтересованности именно Бату в завоевании русских земель, можно предположить, что если бы рязанцам удался их смелый план, то история могла бы пойти по-другому.
Однако монголы были слишком опытными воинами, а их численное превосходство — слишком подавляющим, чтобы рязанским дружинам удалось задуманное. Как отметил автор повести, «противу гневу Божию кто постоит?».
В «Повести» описана гибель всех рязанских князей, принявших участие в сражении. Однако летописи упоминают об участии братьев Ингваревичей в последующих событиях. Поэтому наиболее вероятно, что в бою погиб князь Юрий Давыдович Муромский — сын героя «Повести о Петре и Февронии» и, возможно, именно здесь попал в плен Олег Ингваревич Красный. Юрию и Роману Ингваревичам удалось с остатками своих дружин вырваться из боя и отступить.