Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси

2. Этот вельможа мог быть тайным недоброжелателем князя Федора Юрьевича. Выше уже говорилось о том, что события, описанные в «Повести о Николе Заразском», могут быть объяснены стремлением Юрия Ингваревича обеспечить своему сыну престол, чем могли быть недовольны многие. Момент для сведения счетов был совершенно неподходящий, но опять-таки эту версию также исключить нельзя.

3. Наконец, этот человек мог намеренно провоцировать конфликт, так как был не согласен с самим фактом переговоров с кочевниками, тем более подчинения им. И в этом случае его поступок звучал как упрек князю — отдать сестер и дочерей? А свою жену не хочешь ли?

Со стороны восточной этики требование выдать жену сюзерену не являлось чем-то предосудительным, наоборот, могло считаться почетным. Обычным подобное было и в языческие времена на Руси — про князя Владимира говорили, что он жен своих приближенных чуть ли не всех перетащил через свое ложе. Но Владимир крестился, и с тех пор ничего подобного на Руси быть уже не могло.

Верность христианству не оставляла князю Федору выбора: «Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: “Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь”».

Намеренно или благодаря удачному стечению обстоятельств монголы добились своего — выставили условие, делавшее для Рязани мир с ними невозможным. Отказ князя Федора Юрьевича был расценен как личное оскорбление повелителя монголов, что полностью развязывало последним руки: «Безбожный царь Батый оскорбился и разъярился и тотчас повелел убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его велел бросить на растерзание зверям и птицам и других князей и воинов лучших поубивал».

Какими бы мотивами ни руководствовался человек, предавший князя, за свое предательство он расплатился сполна.

С легкой руки евразийцев в отечественной исторической публицистике, художественной литературе и даже в отдельных исследованиях утвердилось мнение, что монголы считали послов неприкосновенными, никому не прощали убийства своих послов и никогда не убивали чужих. На самом деле все было не так идеально. Этическое сознание монголов было строго этническим. Кражи, разбои, насилие, отказ в помощи между членами своего народа строго запрещались и безжалостно карались властью. Но те же проступки в отношении немонголов, как правило, сходили с рук, а в отношении народов, не бывших подданными монгольского кагана, этические принципы не действовали вовсе. Поэтому в убийстве чужеземных послов, с точки зрения монголов, не было ничего предосудительного, в то время как убийство монгольских послов действительно рассматривалось как величайшее зло.

Трагедия на берегах Воронежа вызвала еще одну. Как сообщает автор «Повести», «один из пестунов князя Федора Юрьевича, по имени Апоница, укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина. И, увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича.

Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своем и держала любимое чадо свое — князя Ивана Федоровича, и как услышала она смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти».

Спасение единственного человека из состава посольства — деталь скорее достоверная, более того, монголы могли намеренно сохранить ему жизнь, чтобы таким образом сообщить рязанским князьям об участи их послов.

Что касается судьбы княгини Евпраксии, то существует и другая версия ее гибели — согласно церковному преданию, княгиня покончила с собой не после известия о кончине мужа, но в момент, когда монголы ворвались в город, чтобы не попасть живой с сыном в их руки.