Евпраксия

Начало марта 1095 года Пьяченца встречала таким многолюдьем, какого не знала за всю свою долгую историю. На собор приехали кардиналы, архиепископы, епископы, аббаты, другие священнослужители из Франции, Бургундии, Германии, Италии, Венгрии. Всего собралось более четырёх тысяч иереев и священников.

Папа Урбан предполагал, что этот собор будет представительным, но ему и в голову не могла прийти мысль о том, что быть свидетелями суда над императором сочтут своим долгом более тридцати тысяч католиков, блюстителей чистоты христианской веры. И верховный понтифик порадовался тому, что печальная судьба императрицы привлекла всенародное внимание. Но была и обеспокоенность. Собрав конклав кардиналов, папа сказал:

— Братья мои, мы не можем затягивать проведение собора на многие дни. Мирянам нужны пища и кров. Где они всё найдут? Потому мы должны управиться за три-четыре дня. Завтра проведём первый совет в храме только для иереев. А послезавтра выйдем в открытое поле и начнём судебное разбирательство.

Место для открытого заседания собора было выбрано удачно. Все тридцать тысяч мирян расположились на пологом склоне горы, полукружием охватывающем чистое поле. Священнослужители заняли места у подножия склона. Для папы и кардиналов был сделан помост, и на нём поставили трон, а рядом с ним — два кресла. Кому они предназначались, никто не ведал. Миряне собрались с рассветом. Не задержались в городе и папа с кардиналами и всеми иереями. Стадом за ними прикатили император да Евпраксия, графиня Матильда, Вельфы, Гартвиг, Риньеро. Евпраксия, как всегда в особых случаях, была под белой вуалью. Но, поднявшись на помост и увидев людское море, встретившее её восторженными криками, она откинула вуаль и трижды поклонилась.

Папа указал императрице место рядом с собой. Спросил о том, как доехала. Ещё о чём-то тихо спрашивал. Море мирян колыхалось, и, словно морской прибой, докатывался до помоста людской говор. Папа ждал появления императора. Но вскоре из города примчал служитель папы и доложил ему, что император ещё утром покинул город, а куща уехал, никто не ведал. Он же, переодевшись в одежду паломника, вырядив своих фаворитов в такие же одежды, привёл на судилище свой двор вместе с мирянами и теперь затерялся среди них. Он стоял не так далеко от помоста, видел свою супругу, и сердце сто кипело от злобы. Он предполагал, каким будет приговор суда. Дважды отлучаемый от церкви, он не ждал себе пощады. Да и как, от кого было её ждать, если, кроме папы Урбана, императрицы Адельгейды, он увидел здесь клан графов Сузских, многих других родственников императрицы Берты, которые его ненавидели. Была здесь и его сестра Адельгейда, ныне монахиня, которая одна имела право осудить его на вечное заточение. Увидел Генрих и многих вельмож, дочери которых подвергались насилию на сборищах николаитов. Все они жаждали быть свидетелями обвинения.

Едва от папы отошёл вестник, как он поднялся с трона и подошёл к краю помоста. В высокой тиаре, в белой мантии с золотыми крестами, блестевшими на солнце, он казался величественным. Людское море затихло. Ни звука, ни колыхания, как в полный штиль. Служитель подал папе индюшачье яйцо, дабы повысилась чистота голоса. Папа выпил его, поднял крест и громким голосом начал свою речь:

   — Благословляю вас, дети мои, боголюбивые католики, хвалю за любовь к Всевышнему и церкви и жду от вас справедливого слова в защиту крепости нравов. Мы собрались сегодня для того, чтобы предать суду недостойных имени католиков, погрязших в дьявольских кознях.

Евпраксия была, может быть, самой внимательной слушательницей, но она хорошо видела, как на склонах чащи внимают каждому слову папы все тридцать тысяч мирян. Слушая папу, она с волнением ждала того момента, когда он умолкнет и позовёт её сказать обличительное слово. Господи, как много она думала об этом мгновении. Сколько было сомнений, страха, неуверенности в себе донести до тысяч верующих наболевшее, выстраданное. Она просила Всевышнего укрепить её мужество, не дать себе сбиться на жалующуюся на мужа жену. Знала она, что таких женщин в народе не любят и её не поймут. Она не хотела также услышать взамен на её жалобу слова сочувствия и жалости. Нет, она хотела пробудить в людях лишь жажду справедливости. Только она принесёт державе пользу, только опираясь на справедливость, суд над императором обретёт божественную силу. Размышляя и по-прежнему вникая в каждое слово, сказанное папой Урбаном, она помолилась в душе Богородице, и когда, наконец, понтифик позвал её, она была готова сказать высокому суду то, что терзало её душу.

Папа Урбан подошёл к ней, подал руку. Она встала и подошла с ним к краю помоста. Папа сказал:

   — Дети мои, вот перед вами помазанница Божия императрица Адельгейда-Евпраксия. У неё есть что сказать о великом долге государя и государыни перед своими подданными. Внемлите же ей со вниманием!