Евпраксия

   — Я верю, что ты, моя славная, вдохнёшь в своего семеюшку жажду быть хорошим мужем. Ведь он всегда был нежным и ласковым.

Графиня согласилась с княгиней Одой совершить венчание и свадьбу в Гамбурге.

   — Только дай мне слово, любезная, что не будешь устраивать пышного торжества. Хочу, чтобы всё было скромно, по-семейному, — попросила Гедвига, сама посмотрела на сына, пытаясь понять, как он воспринял совет Оды и её согласие.

Генрих, казалось, был безучастен к разговору. Он даже не отозвался на бурное заявление княгини Оды.

   — Ох, голубушка, - воскликнула Ода, — да я бы на всю Германию закатила пир, будь на то моя воля. Я бы и киян позвала. А они-то уж умеют пировать. Но если ты просишь, то всё будет скромно и достойно.

Однако на другой день за утренней трапезой, когда княгиня Ода сказала, что пора собираться в дорогу, Генрих наотрез отказался ехать в Гамбург. Ночью он вновь пережил всё, что случилось в Майнце. И опасался, что в Гамбурге может встретить кого-либо из николаитов. Его пугало одно: скандал, который он учинит при встрече с извращенцами. В любом случае он выхватит меч и ринется защищать свою честь.

   — Ты уж прости меня, тётушка, но я не вижу нужды венчаться в Гамбурге. Тем более поняв желание матушки. В Штадене и храм хорош, и патеры достойные.

Княгиня Ода была огорчена, но не настолько, чтобы долго расстраиваться. А оставшись наедине с маркграфом после трапезы, она попыталась вызвать его на откровенный разговор, узнать, что угнетает его дух. Но все её попытки разбились, как о каменную стену.

   — Тётушка, не пытай меня. Я мучаюсь головной болью, — слукавил Генрих и попытался покинуть трапезную.

Однако Ода удержала его. Она умела быть по-мужски откровенной и дерзкой. Сказала:

   — От этой головной боли тебя избавит только супружеское ложе. Пора стать мужчиной.

Если бы только знала княгиня, какое больное место затронула она в душе Генриха, то прикусила бы язык. Он же лишь одарил Оду печальным взглядом и ушёл, оставив её в полном недоумении.

Так или иначе, но день венчания был намечен на воскресенье, за неделю до Рождества Христова. Все хлопоты взяла на себя княгиня Ода. В воскресенье из замка выехали две колесницы, запряжённые шестёрками лошадей. До церкви езды было не более пяти минут. Рядом с Генрихом сидела Ода, его посаженная мазь. Евпраксию сопровождал боярин Родион. На удивление всем горожанам Штадена, эта пара россов была величественна и многим показалось, что именно они созданы друг для друга. Ан нет, к алтарю княжна Евпраксия шла рядом с маркграфом Генрихом. Он был по-прежнему красив лицом, но оно казалось безжизненным и напоминало маску. Даже голубые глаза словно бы застекленели. Глянув на него, люди спешили отвести взор.

В храме играла музыка, которую исполняли музыканты, вызванные Одой из Гамбурга. Хор пел величальную. Но ничто не вносило в обряд венчания оживления. Оно лишь мелькнуло, как отражённый летящим зеркальцем солнечный луч, когда патер спрашивал невесту:

   — Готова ли ты, дочь моя, стать супругою маркграфа Генриха Штаденского?

Она отвечала с улыбкой, заставившей улыбнуться многих.

   — Да, святой патер, готова и буду верной ему семеюшкой.

Генрих ответил на слова патера тусклым голосом и так тихо, что священнослужитель не расслышал.

   — Повтори, сын мой, готов ли ты взять в жёны крещёную княжну россов.

   — Да, отец патер, — ответил Генрих и спросил недовольно: — Что ещё?

   — Спасибо, сын мой, — торопливо произнёс патер. — Я благословляю ваш союз, с тем и вознесу на ваши головы короны. Аминь.

Всё-таки маркграфа Генриха чтили в Штадене как короля и потому с терпением отнеслись к его капризам. Было совершено миропомазание, головы супругов украсили короны, и под звуки величального гимна обряд завершился.

А после венчания княгиня Ода с согласия Гедвиги и Генриха пригласила всех горожан, кои были в храме, в замок на свадебный обед. Сделала она это по обычаю, заведённому на Руси. И горожане были ей благодарны. Да прихватили с собой сыновей, дочерей. И все вволю повеселились на графском дворе, выпили не одну бочку вина. На дворе горели костры, играли музыканты, горожане пели и плясали, возносили здравицы «Долгие лета» молодожёнам.

Взбодрил себя вином и Генрих. Это случилось в тот час, когда Евпраксия увлекла его из-за стола в трапезной на двор замка и они оказались в водовороте веселья простых горожан.

Близко к полуночи волею княгини Оды новобрачных повели в спальню. По пути Ода прижала к себе Евпраксию и принялась нашёптывать:

— Славная, ты должна сотворить чудо. Только ты откроешь в этом юноше мужчину. Только ты! Спаси его, спаси!

Княжна ничего не ответила. Она с горечью подумала, что не испытывает в груди никакого влечения к супругу, что её сердце рвётся к милому Родиону. Те дни, когда они бежали из Кведлинбурга, открыли Евпраксии истинный и прекрасный нрав россиянина. С таким она готова была идти на любые муки и страдания. И всё равно обрела бы радость жизни. Увы, их судьбам не дано было сойтись. И княжна наконец собралась с духом, сказала Оде:

   — Я постараюсь, тётушка.