Справившись таким образом с французскими агентами влияния, хитроумный Бестужев уже безо всяких препятствий стал вести свою политику. Однако в конце концов именно эти два фактора: заветная «система» и чрезмерная пронырливость привели канцлера к падению.
Бестужев читает Елизавете письма Шетарди.
О том, как сокрушительно провалилась концепция проанглийской ориентации, будет рассказано в соответствующей главе, пока же коротко скажем, что права была профранцузская фракция, а Бестужев ошибался. Разразившаяся в 1757 году большая война, где Англия оказалась союзницей ненавистного Фридриха, а Франция – России, сильно подорвала престиж великого умника.
Ну, а кроме того – и это главное – Алексей Петрович пересуетился. Елизавета Петровна делалась все слабее здоровьем, а в 1757 году совсем разболелась. Думали, что она уже не поднимется. У Бестужева были отвратительные отношения с наследником, великим князем Петром Федоровичем, который обожал Фридриха и пруссаков, поэтому канцлер затеял большую интригу, делая ставку на жену наследника – Екатерину. Но царица выздоровела, бестужевские враги донесли ей о маневрах старого интригана, и над тем разразилась гроза.
Его предали суду, осудили на смерть, потом, как водилось при кроткой Елисавет, помиловали и отправили в ссылку.
Интригой, погубившей прославленного хитреца, руководил другой хитрец – ближайший помощник и главный соперник Бестужева вице-канцлер Михаил Илларионович Воронцов. Это был еще один выдвиженец «женского клуба» при Елизавете, обязанный своим взлетом браку с царской наперсницей Анной Воронцовой.
Бестужев в зените могущества и в ссылке.
Вице-канцлер долгое время находился в тени своего грозного начальника, который его опасался и против него интриговал, но приближение войны очень повысило престиж Воронцова, потому что он-то всегда ратовал за французскую ориентацию – и оказался прав.
После краха Бестужева (1758) и до самого конца елизаветинского царствования руководителем российской политики останется Воронцов.
Таковы главные деятели «сонного времени», которое к моменту воронцовского «случая», впрочем, уже перестало быть сонным.
Династическая проблема
Спокойствие царствования с самого начала омрачалось одним обстоятельством: у незамужней Елизаветы не могло быть потомства (незаконные дети, по слухам, были, но значения не имели). Отсутствовал и очевидный преемник, права которого считались бы неоспоримыми, – как, скажем, Петр II после Екатерины I. Опыт показывал, что при таких условиях передача власти гладко не проходит.
Ситуация осложнялась еще и тем, что имелся маленький Иоанн VI, принадлежавший к старшей ветви царского дома, но свергнутый силой оружия. Это был сильный удар по сакральности престола, которую с таким жестоким упорством восстанавливала Анна Иоанновна.
Одним из первых актов новой царицы была попытка легитимизации переворота. Уже через три дня после захвата власти Елизавета выпустила манифест «с обстоятельством и с довольным изъяснением» случившегося.
В качестве юридического обоснования приводилось завещание Екатерины I, согласно которому в случае ранней смерти Петра II престол должен был перейти к его тетке Анне Петровне и ее потомству, если оно будет исповедовать православие. В том, что завещание оказалось нарушено, манифест винил (несправедливо) Остермана, который-де скрыл духовную и привел к власти сначала одну, а затем другую Анну.
С учетом того, что права самой Екатерины I выглядели крайне сомнительно, ссылка на ее последнюю волю большой убедительности не имела, но более сильную аргументацию взять было негде.
Поначалу Елизавета хотела выпроводить брауншвейгское семейство за границу, предав их «разные предосудительные поступки крайнему забытию», но кто-то более дальновидный делать это отсоветовал: зачем выпускать на волю опасного претендента?
По доброте натуры царица не могла поступить с Иоанном «по-годуновски» (если принять версию, что царевича Дмитрия убил Годунов) и обрекла ни в чем не повинного ребенка, а заодно и всю его родню на участь еще более ужасную.