Евреи и христиане в православных обществах Восточной Европы

Одновременно А. Пересветов далек от того, чтобы отделять каким-то образом отношение древнерусских книжников к евреям от представлений других христианских культур[818]. По мнению автора, «антииудейские сочинения были частью работ, отображающих и, возможно, пропагандирующих укорененное отвращение к иудаизму в традиционной средневековой культуре». Б этом отношении восточнославянская антииудейская литература была типичной. По словам Пересветова, его исследование знакомит читателя с «антиеврейской тематикой, неуникальной и общей для многих христианских культур, в ее русском воплощении, важной, но для научной литературы по этому предмету легко забытой»[819].

Следует отметить, что вне рамок анализа остался целый ряд источников. Так, автором не привлекаются законодательные и канонические тексты из уставов и кормчих, церковные богослужебные книги (триодионы, тропари, стихиры, служебные минеи) и, наконец, Толковая Палея, цикл комментариев к ветхозаветным книгам с весьма частыми антиеврейскими выпадами (Vol. 1. Р. 31). Вне рамок внимания остались также те тексты, которые были направлены против еретиков и «жидовствующих»[820]. Подобное отношение к прагматике средневековых текстов нельзя признать убедительным.

Из поля исследований также исключаются источники Литовской Руси. По мнению Пересветова, поскольку на территории Великого княжества Литовского уже с XIV в. существовали еврейские общины, то присутствие евреев могло изменить их образ в восточнославянской литературе (проповедь Саввы на Пятидесятницу, «Послание на жидов» митрополита Саввы)[821]. С другой стороны, ссылаясь на список Добрянского, исследователь отмечает, что в Литве не было создано новых антиеврейских текстов, которые не были бы неизвестны монастырским собраниям Московского княжества. Ситуация меняется в конце XV – начале XVI в., однако такое же изменение мы наблюдаем и в Московской Руси[822].

Некоторые замечания, приведенные в адрес шведского слависта, в частности по поводу его анализа «Пророчества Соломона», Е.Г. Бодолазкиным[823] не умоляют ценности исследования шведского ученого. Несомненной заслугой монографии стало знакомство с богатой научной литературой по предмету исследования. Центральным в этом отношении является опровержение мнения ряда русских, европейских и еврейских историков о влиянии евреев на создание некоторых антиеврейских текстов, бытовавших в Киевской и Московской Руси. По глубокому убеждению А. Пересветова, ни один из антиеврейских текстов, созданных в Киевской и Московской Руси, не использовался в качестве средства в конфронтации с приверженцами иудаизма, как, впрочем, и с христианскими сектантами. Появление антиеврейских тестов не было обусловлено существованием реальных евреев. Таким образом, бытовавшие в Московской Руси тексты adversus Iudaeos не являются отражением еврейско-христианской полемики. Для подтверждения своего положения, следующего мнениям Н. Жданова, С. Лурье и др., А. Пересветов детально разбирает «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона и «Житие Константина» (Vol. 1. Р. 247–251). Эта тема находит свое пространное продолжение во втором томе монографии. Рассказ о выборе веры князем Владимиром Vol. 2. Р. 86–89), история Никиты Затворника (Vol. 2. Р. 89–97), ночные проповеди Феодосия Печерского (Vol. 2. Р. 97–102), «Житие Евстратия» из Киево-печерского патерика (Vol. 2. Р. 46–49) и др. – все это имеет под собой лишь литературные топосы и традиции, но не исторические реалии. Хотя в Киеве до монгольского нашествия существовала еврейская община, тем не менее в христианских источниках она не нашла какого-либо отражения. С другой стороны, как отмечает Е. Бодолазкин[824], отрицая какую-либо полемичность антиеврейских источников, Пересветов не всегда следует разделяемой в том числе и им самим (Vol. 1. Р. 6) идею о том, что события на Ближнем Востоке или в Северной Африке, которые описываются в ряде переводных византийских текстов adversus Iudaeos, могли оцениваться московскими книжниками в реальном, настоящем времени.

Вместе с тем с XV в. в Московскую Русь проникают единичные евреи – купцы и врачи. В этом смысле показательно к ним отношение светских и духовных властей. Если Иван III, привлекая евреев на свой двор, действовал в русле традиции польских королей и литовских князей, заинтересованных в их экономической деятельности, то православная церковь (митрополит Савва, епископ Геннадий) по аналогии с католическим духовенством выступила против поддержания каких-либо контактов с иудеями (Vol. 2. Р. 27, 29).