После побега в лес я прятался несколько недель у друга-нееврея – украинца, который жил в другом городе. Он дал мне ружье и 150 патронов. Оружие было на вес золота, за ружье можно было бы дать миллион долларов, и то было бы мало!
Я сказал ему, что не ручаюсь за себя, я хотел отомстить. Моя жизнь ничего не стоила. Я бы сжег его дом и убил его, если бы он не дал мне ружье. Он испугался и отдал ружье.
Вскоре я нашел группу из примерно 50 человек, у которых было всего два ружья. В течение трех месяцев эта группа росла, пока в нее не вошли 200 бойцов (около 180 евреев и 20 русских или поляков), 200 человек, которые охраняли остальных, и 500–600 женщин и детей. У нас была большая работа – находить еду почти для 1000 человек и бороться с нацистами.
Я нашел ее через два месяца после побега. Когда я был с партизанами, я спрашивал всех крестьян в округе о своей семье: жив ли кто-нибудь? Один сказал, что неподалеку прячется муж моей сестры. Я пошел туда, ожидая увидеть высокого мужчину, моего зятя, но это оказался «маленький человек», который весил всего 27 кг.
Этим «маленьким человеком» оказалась моя жена. Она была очень маленькой. Она сбежала, спрятавшись в стойле в соседнем сарае. Нацисты не нашли ее. Чудом она осталась жива. В партизанском лагере она стала главным поваром. Чудо! Вся ее семья была убита. Вся. Она одна выжила. Я взял ее на руки. Она была такая легкая.
Хорошо, что командиром был нееврей, потому что евреи жили в маленьких или больших городах. Они были портными, мясниками, дельцами; они не знали леса. Наш командир, как и другие неевреи, умел охотиться и сражаться. Он знал лес. Позже он нам не понадобился бы, но вначале он был нужен.
Вначале мы мало чем занимались. Но однажды к нам пришел капитан из русского партизанского отряда, располагавшегося примерно в 20 милях от нас. Он сделал что-то не так, и его «наказали» тем, что отправили к евреям.
Этот капитан (Махмед-Меламед), который, как выяснилось позже, скрывал свое еврейство, рассказал нам, что, когда немцы вторглись в 1941 году, они оставили после себя груды огромных артиллерийских снарядов, которые капитан нашел и закопал. Каждый снаряд весил больше 100 фунтов и был наполнен порохом. С помощью этого пороха мы могли делать мины.
Меня и еще 20 человек назначили ответственными за эту задачу. Мы аккуратно разбирали снаряды, чтобы они не представляли опасности, складывали их в высокие бочки, разжигали под бочками костры и нагревали порох до жидкого состояния. Из этой жидкости мы делали мины.
Я выходил с небольшой группой людей, и мы устанавливали эти мины под железнодорожными путями, водозаборами, топливными базами, мостами и взрывали их. Весь день мы тихо сидели в лесу, а ночью выходили ставить мины. С немцами у нас почти не было непосредственных встреч, мы могли только замедлить их передвижение, взрывая поезда, идущие на русский фронт.
Еду мы получали от крестьян-неевреев, которым мы угрожали расстрелом, если они по доброй воле не дадут нам картошки, муки или соли. На войне надо быть осторожным. Человек озлоблен и немного безумен. Ради выживания приходится делать много всего неправильного.
Во времена подполья закона нет. Это похоже на американский Дикий Запад. Мы должны были брать продукты или оружие у крестьян. Приходилось использовать оружие, чтобы забрать еду, забрать сапоги.
У крестьян было достаточно еды и по три пары сапог, которые они, вероятно, сами украли у евреев. Поэтому нам приходилось применять силу, даже убивать некоторых, если они не отдавали, или сжигать их амбары. Большинство из них отдавали. Они очень удивлялись, когда видели евреев с оружием. Они боялись нас. Они отдавали.
Вот что мы делали более двух с половиной лет. Мы выживали.
После войны я некоторое время работал на русских, но я хотел покинуть Россию и уехать в Израиль. Я любил русский народ, он спас много еврейских жизней во время войны. Они даже наградили меня медалью за героизм.
Я получил поддельные паспорта от «Бриха», израильского подполья, и начал свой путь в Палестину. Я никогда не забуду свой отъезд. Я сказал русскому офицеру, – возможно, он даже был евреем, – что я сражался за Россию, а теперь пришло время сражаться за свою собственную страну, за евреев.
Он пожал мне руку и пожелал всего хорошего, а потом сказал:
– Пухтик, иди с миром, но помни, что русский сапог – большой. Каблук России здесь, в Москве, но через 20 лет мысок может оказаться в Палестине.
Я этого никогда не забуду.
Мы с женой и ребенком поехали на поезде из Польши в Австрию.