Евреи в русской армии: 1827—1914.

Живя в Рогачеве Могилевской губернии, я была глубоко возмущена поведением командира 159-го Гурийского полка, полковника Туркова, не говоря уже о его дружбе с инородческими элементами и нравственном угнетении офицеров и солдат. Евреисолдаты, без ведома ротных командиров, в доме влиятельного еврея Гинсбурга, написали тору, ловко приурочив ее ко благополучному выздоровлению Государя Императора, и в торжественном перенесении ее активно участвовал Турков, нес ее сам и заставлял офицеров принимать участие в этой церемонии, хотел привлечь и полковую музыку к участию в процессии для торы, несмотря на то, что музыканты говели, и священник едва мог упросить не брать музыку. Вся эта процессия была полна соблазна для христиан и солдат, по городу ходили саркастические рассказы, что тору будут носить вместе со знаменами. Такие безобразия в России происходят без наказания, ибо начиная от квартального надзирателя до Сената все закуплено жидовским золотом. Неужели не найдется на верху сильных и честных людей, которые вывели бы Россию из жидовского плена и развращения^{965}.

В Главном штабе выделенные слова были подчеркнуты красным карандашом как заслуживающие внимания. Что же все-таки произошло в полку?

Когда свиток Торы был дописан (написание свитка переписчиком-сойфером занимает обычно от восьми до двенадцати месяцев) и Турков объявил для еврейских солдат выходной день по случаю праздника, оставалось пригласить офицеров и полковой оркестр. И тут выяснилось, что Туркова ожидает сопротивление сослуживцев. Сперва к нему пожаловал полковой священник Андрей Бекаревич. Начиналась неделя говения музыкальной команды, и священник обратился к Туркову с просьбой отказаться от привлечения полкового оркестра к синагогальным торжествам. «Нет, — ответил Турков. — Во-первых, я обещал. А во-вторых, вы в глазах евреев окажетесь фанатиком». Отец Бекаревич обиделся, что от слова, данного раввину, Турков не хочет отказаться, а в просьбе духовнику отказывает. Однако впоследствии, при даче показаний Бекаревич подтвердил, что Турков его просьбу уважил, полковые музыканты в торжествах участия не принимали, впрочем, как и еврейские музыканты, а играл какой-то посторонний наемный струнный оркестрик.

Когда о предстоящем празднике узнали старшие офицеры, их мнения разделились. Прочтя приказ по полку, подполковник Попов в сильном возбуждении обратился к подполковнику Бердяеву: «Василий Михайлович, штабные офицеры должны постоять (вероятно, просить. — Й. П.-Ш.) у командира полка, чтоб этого жидовского торжества не было». Прихватив еще одного офицера, Попов и Бердяев пошли к Туркову. Выйдя от Туркова, Попов сообщил своим спутникам: «Он нас не принимает и за все свои действия отвечает сам». Подполковник Судников был того же мнения, что Попов и Бердяев: «Это невозможно, чтоб евреи еще нас привлекали оказывать их святыням почести». А вот подполковник Флиорковский думал иначе. С одной стороны, он не придал такого значения всему происходящему; с другой — чрезвычайно интересная деталь, — он вспомнил, что «такие же свертки (свитки Пятикнижия. — Й. П.-Ш.) были пожалованы в городе Вильне, в Молодечненском полку»^{966}. Кроме того, Флиорковский в своих показаниях отметил, что в синагоге «офицеры и полковник разворачивали свиток и удивлялись искусству письма»^{967}. В семействе Бердяева мнения также разошлись. Он сам в церемонии внесения Торы участия не принимал, однако его приемная дочь участвовала.