Еврейская сюита

– Мы ходили в тот магазин, который он выбирал. Я до него вообще туда даже не смотрела, такие дорогие магазины. Я могла только любоваться витринами, window shopping. И пожалуйста – он научил меня хорошей жизни: не бояться дорогих магазинов, хороших вещей и красивых мест. Он дал мне почувствовать свое достоинство, научил не быть глупо застенчивой, свободно себя чувствовать в высшем обществе и учиться у этого общества. А что в этом обидного, я не понимаю? Мои родители меня не научили.

Вот такие у нас с ним были отношения. Он был моим учителем в жизни. Не по химии, а по тому, как жить. Он меня очень изменил. И мне было интересно.

– Так. Эрнест вас сделал красивой. А еще какой он вас сделал?

– Он меня сделал бизнесвумен. Не продолжением себя, а самостоятельной личностью. «Вот, Софа, ты напиши об этом продукте. Ты напиши, ты пойди в эту лабораторию, ты сделай такую-то формулу препарата. Ты сделай такую-то презентацию. Ты, ты, Софа! Ты сделай, ты напиши по-английски. Ты пиши по-английски, а я тебя поправлю, но ты первая напиши».

– И вы не ленились? Вы писали, ходили, делали?

– Это же было очень интересно. Нет, какое лениться, это было «о, вау»! Когда вас продвигают, и вы видите Олимп – это потрясающе. Я ходила на все встречи в большие американские фирмы. Никто из моих друзей, знакомых вообще не знает таких адресов, таких имен, они ничего подобного не знают. Я дошла до высоких руководителей, благодаря Эрнесту, конечно. Какие адвокатские фирмы, какие салоны, какие рестораны… какие бизнесмены. Это было так, как будто Алиса попала в волшебную страну.

– Вы там освоились?

– Не совсем. Знаете, он всегда был дирижер оркестра. А я даже не была первой скрипкой, я была вторая скрипка. Мне это нравилось.

– А была первая скрипка?

– Нет, если есть Эрнест, никто не может быть первой скрипкой. Все он. Он первый и последний, все в одном. Он был такой огромной личностью, что вообще просто стоять возле него – это уже была большая привилегия. Ну и что? Мне это нравилось.

– Эрнест рано вставал утром?

– Очень рано, в четыре, самое позднее в пять часов. Он очень мало спал. Потому что его ум все время работал, non-stop.

– Как выглядело его утро?

– Он много писал, все записывал. Он был «графоман». Мне это не передалось, я не люблю писать. Три вещи были всегда.

Во-первых, все суперсрочно, все сразу, все сегодня. Может быть, завтра.

Во-вторых, у него все было детально записано, в смысле, он не вел дневника, у него не было дневников, но можно понять, с кем встреча, почему встреча, какие у него намерения и чего он хочет добиться, каков желаемый результат. Все планы на эту встречу расписаны. Очень детально.

И в-третьих, это было – позвонить туда, позвонить сюда, запланировать встречу в Париже, в Риме, в Нью-Йорке… Он все время планировал. У меня это не получается. То, что я запланирую, сто процентов не выйдет. Честное слово.

Например, я никогда не могу купить абонемент на концерты. Вот я хочу пойти на концерты, я куплю абонемент. Никогда не выйдет. Один концерт посетить выйдет, и все? Дата не подходит, или отменят, или у меня нет времени… пропало. А он всегда то, что запланировал, – так и делал. Вот это его.

– Что он ел на завтрак?

– Он сам себе ничего не готовил. Он мог пойти в кафе, там выпить кофе, почитать газету… Он же венский аристократ, он не умел делать себе даже кофе. Он был такой европейский, такого нет в Израиле, это не по-израильски – ходить в кафе, с газетой, там встречаться со своими знакомыми, вести беседы. Очень красивое утро, очень красивое. Я тоже люблю ходить в кафе.

Потом, когда мы уже были вместе, я писала ему любовные письма, я их клала в чашку… У чашки есть ручка, я туда клала мои любовные письма. Он же не хотел, чтобы я работала… я ему писала всегда любовные письма, чтобы ему было приятно, весело, радостно, и все такое.

– И чтобы не грустил, что вы ушли на работу, да?

– Да, и чтобы не грустил, это была первая цель, чтобы не грустил.

– А что вы готовили?

– Это была чашка кофе, очень по-европейски, должна была быть салфеточка, все при нем. Салфеточка, кружечка, шоколадка, бутерброд, овощи… ну, да, кафе, чай, сахар – все было при нем. Как в Вене.

– Яичницу делали ему?

– Нет, она бы была холодная, я же уходила на работу к восьми. Яичницу не делала, но сервировала сыр. У нас тогда было много разных видов сыра. Сыр, творог, джем, ореховое масло… Это американский завтрак, они такое кушают. Американское ореховое масло, с каким-то джемом, таким кислым. Мне было приятно, я любила так приготавливать. Особенно вкладывать письмо.

– А почему он не завтракал с вами? Он же рано вставал. Он мог завтракать с вами перед работой.