Еврейская сюита

Для мальчика-подростка это был переход от счастья танца с легким сердцем к торжественности прогулки с задумчивым бородатым гигантом. Дом в Вене, где он жил с трех лет с сестрами, матерью и отцом, был наполнен весельем и радостью. Было непросто замедлить шаг и адаптироваться к тяжеловесному темпу семинарии. Это было не мирское приключение. Здесь он был одним из многих студентов в возрасте от десяти до пятидесяти лет. Молодежь из Польши и Румынии с бритыми головами, прикрытыми капюшонами, перемешивалась с образованными джентльменами из Итона и мальчишками из Бруклина. Они спали на мешках, набитых соломой, а сверху застеленных чистыми простынями. День начинался в четыре утра. Никакого братания, никаких спортивных занятий, никаких свиданий в ночь на субботу. Жизнь в колледже, да. Но не такая, какой мы ее знаем.

В семинарии мало смеялись. С момента своего прибытия он погрузился в изучение древнеарамейского языка – международного языка Малой Азии во времена ассирийского и вавилонского завоевания.

Мальчики учились при свете керосиновой лампы.

Поиск знаний немедленно превратился в одержимость, занимая каждую минуту бодрствования. Единственным немедленным вознаграждением за учебу было признание: мальчик в поношенных ботинках и с дырами в пиджаке мог превзойти денди с парижского бульвара, и зачастую так и было. Студент, который был готов четко перевести сложный отрывок на арамейском со всеми его загадками, мог почувствовать такую же бурную радость, какую ощущает парень из американского колледжа, который пошел на свидание с самой красивой девушкой кампуса.

Из своих товарищей-студентов Браун особенно хорошо запомнил мальчика по имени Давид, маленького горбуна из Польши. Давид ходил так, как будто на своих плечах носил все книги семинарии. Но однажды он встал перед классом и представил его вниманию превосходную диссертацию, после чего в глазах соучеников он уподобился божественному созданию. Декан кивком подтвердил свое удовольствие. “Ты можешь гордиться, Давид, – сказал он. – У тебя чистый ум”.