Читаем Еврейские народные сказки. Том 2. Сказки евреев Восточной Европы полностью

Еврейские народные сказки. Том 2. Сказки евреев Восточной Европы

2 Haddad, M. Peki'in (ивр.) (Tel Aviv: Am Oved, 1987), 33–34; Reicher, M.M. Sha'arei Yerushalyim [Врата Иерусалима] (Warsaw, 1879), 52a; Ben-Yehezki’el, M., ed. Sefer ha-Ma‘asiyyot [Книга народных сказок] (6 vols. Tel Aviv: Dvir, 1957), 5:367–371.

Хасидские сказки

В оформлении шмуцтитула использована миниатюра «Авраам сокрушает идолов» (Агада, иллюминированная Йойсефом бен Довидом из Лейпника, Альтона, 1740)

8
МАЦА РЕБЕ ШМЕЛКЕ

Каждый год, когда наступал месяц нисан, цадик ребе Мойше-Лейб из Сасова брал свою трость и мешок и отправлялся в Никольсбург, чтобы отпраздновать Пейсах со своим учителем ребе Шмелке. Ребе Мойше-Лейб наполнял мешок собственноручно выращенной пшеницей, которую хранил всю зиму у себя на чердаке, вдали от влаги и всего прочего, что превратило бы ее в хамец. Каждая мелочь была важна, поскольку эта пшеница перемалывалась в муку для «охраненной мацы» для его учителя ребе Шмелке.

Ребе Мойше-Лейб представлял, как обрадуется его учитель, когда он отдаст ему свой ценный дар, и как вечером накануне Пейсаха ребе и его ученики нарядятся и станут печь «охраненную мацу» для сейдера, распевая псалмы и Галель с великой радостью и благоговением. И потом, когда наступит ночь и начнется праздник, его учитель сядет и проникновенно прочтет Агаду. После ребе Шмелке съест «охраненной мацы», приготовленной из пшеницы, которая была в мешке ребе Мойше-Лейба. Он не спускал с нее глаз и не продал бы ни за какие деньги в мире. Размышляя так, ребе Мойше-Лейб преисполнялся радости и не задумывался о трудностях предстоящего путешествия.

Цадик ребе Мойше-Лейб шел по дороге в Никольсбург, из города в город, из деревни в деревню. Весь день шел пешком, только иногда его подвозила проезжающая мимо повозка. Ночью он останавливался в крестьянских домах или на еврейских постоялых дворах. И таким образом почти добрался до Никольсбурга. Стемнело, ребе Мойше-Лейб искал место для ночлега, как вдруг, проходя мимо одного дома, Услышал доносившийся оттуда детский плач. Он зашел и спросил, в чем дело. Сначала дети смутились и замолчали. Но цадик вежливо настаивал, пока они не рассказали ему, что их мать ушла рано утром на соседний рынок и все еще не вернулась. Они ничего не ели и были голодны, а еды в доме не было, так как их мать была бедной вдовой.

Исполнившись сострадания, цадик взял свою пшеницу, насыпал ее в ручную мельницу, приготовил кашу для детей и дал им поесть. Когда же прибыл в Никольсбург, то отправился на рынок и купил обычную муку для своего учителя.

В ночь Пейсаха цадик ребе Шмелке сел с учениками. Как обычно, он провел сейдер с большим воодушевлением. Все присутствующие ликовали, и лица их светились от радости. Лишь ребе Мойше-Лейб не пребывал в своем обычном возвышенном состоянии духа из-за угрызений совести. Он был уверен, что когда его учитель съест мацу, то поймет, что сделал ребе Мойше-Лейб, и осудит его как обманщика¹.

После завершения первой части Агады собравшиеся вымыли руки. Цадик ребе Шмелке взял мацу и с особенной пылкостью прочитал благословение перед совершением мицвы. Затем он отломил кусок верхней мацы и кусок средней мацы, положил себе в рот и съел их с великим удовольствием. Внезапно он перестал жевать и сказал как будто про себя:

— Какая странная мука в маце. Никогда не ел ничего подобного.

Цадик ребе Мойше-Лейб сидел как на горящих углях, уверенный, что его учитель узнал правду: это не «охраненная маца», а обычная маца из обычной муки, и сейчас расскажет всем о его обмане.

Ребе Мойше-Лейб изменился в лице. У него закружилась голова, и он едва не упал в обморок. Тут его учитель обратился к собравшимся:

— Послушайте, мои ученики. Никогда в жизни не пробовал я ничего подобного муке сегодняшней мацы. Поведай мне, мой любимый ученик Мойше, где ты взял муку, из которой испекли мацу? Поведай все и ничего не утаи.

Ребе Мойше-Лейб рассказал своему учителю всю историю. Он умолял простить его за содеянное им из сострадания к бедным сиротам и, разумеется, выполнил бы любое назначенное ему наказание.

— Нет, — ответил ребе Шмелке, — ты поступил верно, мой ученик, и заслуживаешь лишь похвалы. Когда я благословлял мацу, то на меня снизошло «просветление»; когда я отведал мацу, я радовался неведанной доселе сладости. Я знал, какая тому была причина.