Еврейские народные сказки. Том 3. Сказки евреев арабских стран

1 Иногда слово «хадар» идентифицируется как цитрус, однако это вызывает массу научных дискуссий. Толковский предполагает, что цитрусовые деревья были привезены в Индию, Персию, а позже и на берега Средиземного моря из южного Китая; см. Tolkowsky, S. Hesperides: A History of the Culture and Use of Citrus Fruits (London: Bale, Sons 8c Curnow, 1938), 22–24. Он прослеживает миграцию этих растений лингвистически. Наиболее древним термином для обозначения цитруса является слово «джамбила», которое появляется уже около 800 г. до н. э. В санскрите названия для цитрусовых обнаруживаются в документах с конца I в. н. э.: апельсин — nāranga, airāvata; цитрон — phalapūra, rucaka, matulungaka; лимон и лайм — jambīra. Затем санскритское слово nāranga дало персидское nāranj, испанское naranja и в итоге английское orange. Точно так же санскритский цитрон, matulungaka, трансформировался в персидское turunj, древние евреи восприняли его уже как атронга, которое затем превратилось в ивритское этрог. Похожим образом Толковский возводит библейское слово «хадар» к санскриту, считая, что «ха» в нем — ивритский артикль, а «дар» — санскритское слово, означающее «дерево»; см. Ibid, 52–56. Греческие и римские ученые считали родиной цитрона Персию и Мидию.

2 В другой версии истории речь идет о дровах, которые замещают мирт. Кроме того, в ней снижена степень сверхъественности: человек, который несет дрова, застревает между вторым и третьим этажом, то есть он поднимается по ступеням, но добраться до четвертого этажа, где живет раввин, не может. См. Cohen, Y. Yehudei Luv: Golah and Geulah [Евреи Ливии; Изгнание и избавление] (Jeruslaem: Si ah Yisrael, 1991), 81–82. В этой версии раввином представлен р. Авраам Хаим бен Масуд Хай Адади (1801–1874), который в 1818 г. вместе со своей семьей уехал в Цфат. В 1837 г., будучи с поручением в Ливорно, Италия, он узнал о землетрясении в Цфате и отправился в Триполи, где стал выполнять обязанности раввина и даяна (религиозного судьи) и содержал бейт-мидраш. В 1865 г. он вернулся обратно в Цфат. Он также является автором нескольких книг.

3 Шаффер предполагает, что Суккот был праздником дождя и четыре вида деревьев символизируют наиболее водолюбивые из растений; см. Schaffer, A. The Agricultural and Ecological Symbolism of the Four Species of Sukkot // Tradition 20 (1982), 128–140.

15 ПЕСНЬ МОРЮ ЕВРЕЙСКОГО РЫБАКА

Многие арабы в Мисурате, на побережье Средиземного моря, были рыбаками. И в этом нет ничего удивительного. Около берегов было полно рыбы, и рыбаки Мисураты частенько использовали взрывчатку, хотя это и было запрещено ливийскими законами и международными конвенциями. Еврейские рыбаки не всегда соглашались ловить рыбу таким варварским способом, и это вызывало гнев их арабских товарищей.

Халафу Дабуш был еврейским рыбаком, и никто лучше него не знал рыбные места и секреты торговли. Поскольку Халафу всегда отказывался глушить рыбу, арабские рыбаки хотели от него избавиться и придумывали для этого различные планы.

Однажды арабы призвали Халафу с собой ловить рыбу, чтобы он показал им рыбные места. Халафу согласился с условием, что они поделят пойманное поровну. Ударили по рукам.

Они были на расстоянии двух морских миль от берега, когда Халафу заметил косяк фарушей¹. Рыбаки тотчас забросили свою самую большую сеть, а Халафу нырнул в воду. И в воде он увидел огромную рыбу, которая пыталась ускользнуть от сети. Халафу бросился за ней, не заметив, что он все больше и больше отдаляется от лодки. У Халафу были ловкие и умелые руки, поэтому он таки поймал рыбу, но когда вынырнул на поверхность воды, таща за собой рыбу, то, к своему удивлению, обнаружил, что лодка и все, кто были в ней, бесследно исчезли. Он оглядывался по сторонам, но перед ним простиралась лишь морская гладь.

Халафу несколько часов плыл по бурным волнам и почти потерял всякую надежду на спасение, он устал и был утомлен погоней за рыбой. И вдруг он вспомнил «Песнь моря», которую пели в синагоге, когда читали недельную главу Ве-шалах². Будучи еще маленьким мальчиком, Халафу слышал, как «Песнь моря» читает кантор, и запомнил ее слова, хотя и не понимал их значения. Он знал только, что это молитва для тонущих и что она задабривает ангела моря.

И теперь, когда бушующие волны уже хотели поглотить его и вокруг не было ни души, чтобы прийти ему на помощь, он вспомнил слова «Песни моря», которые отпечатались у него в памяти с детства. И он стал повторять их: «И тогда Моисей и сыны Израилевы запели песнь Господу» — и так он пел, пока не дошел до слов: «Дунул Ты — и вздыбились волны, волны встали стеной, твердью стала пучина!»³ И тут вдруг почувствовал под ногами скалу. Халафу упал на твердую землю и потерял сознание.

Сколько он пролежал там, под палящими лучами солнца, он не помнил. Но, на его счастье, неподалеку проплывал на корабле британский лейтенант. Он увидел в бинокль голого человека, лежащего на скале посреди моря, и приказал своим людям перевезти того человека на сушу — Халафу был спасен.