Еврейский Белосток и его диаспора

Окончательная неудача в возведении Кирьят-Белостока по его первоначальному проекту позволяет предположить, что – хотя было очевидно, что Восточная Европа больше не может служить заботливым еврейским домом – белостокские евреи Белостока не были готовы однозначно принять Израиль как еврейскую родину. Соединение потребления с филантропией в межвоенный период заложило основу для раскола между Зоном и лидерами Кирьят-Белосток. Но это также подняло тревожные вопросы: как американский дух потребления, индивидуализма и материализма изменил мощную коллективную региональную идентичность, которую Белосток культивировал среди своих бывших жителей? В начале межвоенного периода кампании по сбору средств призывали эмигрантов продемонстрировать свою «белостокскую» идентичность, отдавая деньги Белостоку, но к 1952 году поиск «наибольшей ценности» привел к другим представлениям о благотворительных акциях от имени Белостока. Рассеянная община Белостока в этом отношении далеко не исключительна и может послужить интересной призмой, через которую можно рассматривать постоянно меняющиеся отношения американских евреев с Израилем в конце XX века[930]. Конечно, «различные культуры» израильского и американского еврейства – это прямые продукты политических событий конца XX века, таких как Шестидневная война, растущее благосостояние американского еврейства, рост богатства Израиля и эрозия американской еврейской либеральной коалиции, но эти культурные различия также имеют давние исторические корни, связанные с пониманием каждой общиной еврейских иммигрантов своей родины, диаспоры и роли Восточной Европы в формировании современного еврейского мира. Во многих отношениях критика Израиля со стороны американских евреев, появившаяся в конце XX века, кажется удивительной только в том случае, если исходить из предположения, что их принятие сионизма было мгновенным, искренним и без дебатов в середине того же века.

Белосток представляет собой конкретный пример попыток восточноевропейских евреев объяснить наследие своего бывшего дома, не ссылаясь на Израиль. Начиная свой нарратив с фотографий Белостока в XIX веке и заканчивая его фотографиями групп ландсманшафтов в Нью-Йорке, Париже, Аргентине, Австралии и Израиле, белостокские евреи по-прежнему рассматривали свою общину как одновременно представляющую новую диаспору и расширяющуюся империю. Игнорируя традиционные границы национальных государств, как это часто делают представители колониальных образований, Зон запечатлел в собрании фотографий какофонию еврейских голосов, институций, клубов и политических организаций, которые сделали Белосток известным как в Европе, так и во всем мире. Но его альбом также продемонстрировал, что рассеянные евреи Белостока были не могущественной империей, как он утверждал в 1921 году, а скорее уязвимой диаспорой. Книга, по сути, если использовать термин Барбары Киршенблатт-Гимблетт, была «обрядом возвращения», который подчеркнул невозможность возвращения для столь уязвимой рассеянной группы еврейских мигрантов. Многие фотографии, возможно, визуально воссоздали кипучую жизнь довоенного Белостока, но ирония в том, что фотографии, сделанные первоначально для обозначения важных вех в жизни того или иного человека, теперь служили мемориалами или виртуальными надгробиями. Это не ускользнуло от внимания всех членов этой рассеянной еврейской общины, которая во время войны осознала, что не сможет спасти Белосток, место, которое ее взрастило, но судьбу которого она уже не могла контролировать.

Эпилог Диаспора и политика восточно-европейской еврейской идентичности в эпоху массовой миграции