«Еврейское слово»: колонки

Особый случай утвердиться в этой своей позиции я получил неделю назад. Добрый знакомый подарил купленную на осенней книжной ярмарке «нон-фикшн» книгу «ТамИздат, 100 избранных книг». Я отложил чтение на лето, оно наконец настало. Две необходимые сноски: нон-фикшн значит не-беллетристика; а тамиздат – что произведение, попавшее в список запрещенных в СССР, напечатано за границей. Первым-то возник самиздат – машинописные копии, передававшиеся из рук в руки, – тамиздат приводил их в культурный вид типографски отпечатанной и сброшюрованной книжки под обложкой. С 1970-х, правда, вещи, писавшиеся «в стол», все чаще отправлялись в тамиздат сразу, минуя этап самиздата. Этот момент перехода качества отражен в оформлении тома. Книга – 500-страничное собрание коротких статей об авторах и о разбираемом произведении. На хорошей бумаге превосходно воспроизводены переплеты, иллюстрации и надписи, со вкусом выбраны портреты писателей. Все это помещено в серую папку с белыми завязками – вроде тех, в каких в советское время хранились рукописи. Такая папка и отсылалась с верной и полуверной оказией за границу.

Книга вышла очень вовремя. Начальство умеет начальствовать только в максимально благоприятных условиях. Окружив себя привилегиями запретительных угроз, выдаваемых за законы. В первую очередь, цензурой. Толкуя мультик «Ну, погоди» как агитацию курения. Книги Пруста – как обольщение гомосексуализмом. В Думе предлагали ограничить неприятные новости 30 процентами, приятным отдав 70. Я, кстати сказать, против, потому что 30 – много. Рейгану, когда он, состарившись, заболел альцгеймером, печатали специальный экземпляр «Нью-Йорк Таймс», исключительно позитивный. Провернуть подобную операцию с «Новой газетой», ограничив тираж числом депутатов, еще проще.

Как действовать и к чему эти действия приводят, как раз и сообщается в «ТамИздат»’е. Сто книг, включенных в это издание, максимально представительны, и по кругу авторов, по значимости их имен и названий книг, и по временно́му охвату – от начала 20-х до самой Перестройки-Гласности. И по эффекту, который они произвели, доставленные тайно в Советский Союз. Здесь и первые фигуры нашей литературы, посмертные слава и влияние которых не уступают прижизненным. И пригасшие в памяти широкой публики, отодвигающиеся в историю. Здесь запечатлено и то, как время меняло в читательском сознании весомость тех или иных книг, перемещая их и их авторов по шкале популярности.

Но я хочу объяснить, почему назвал «ТамИздат» особым случаем. Меня лично он избавил от любых сомнений в том, что опыт непосредственный и опыт, добытый из книг, равны. Дело в том, что все эти 100 книг, за исключением, я подсчитал, семи, были мной прочитаны на протяжении тех десятилетий, когда их стали под полой провозить в Москву и Ленинград. Это было не просто чтение, но и приключение, довольно опасное. Встречу для получения их, передачи другому, возвращения давшему нельзя было обсуждать по телефону. Под приглашением на «торт, такой круглый» наивно скрывали, а прослушивающие разгадывали, «Круг первый» Солженицына. Впечатлениями от прочитанного делились, даже в собственной квартире приглушая голос, если не шепотом, иногда писали на листочке и тут же уничтожали. Дома для них придумывали секретные хранилища, например, внутри двустворчатой балконной двери в нижней ее – деревянной – части. Вскоре выяснялось, что при обыске гэбисты вскрывают прежде всего ее. При таких обстоятельствах чтение, ухватывание мысли, авторской манеры, художественного стиля становились куда более обостренными, чем при неторопливом, в уютном кресле, перелистывании страниц Тургенева.

Некоторые из этих книг – «Реквием» Ахматовой, «Конец прекрасной эпохи» Бродского – я знал еще до публикации, в рукописи, в машинописи, экземпляры которой сам печатал. «Мастера и Маргариту» прочел у вдовы Булгакова, извлекая листы из упомянутых папок. Не скажу с содержанием, но с материалом других – Буковского, Солженицына – был знаком, как сейчас говорят, по жизни (разумеется, не в такой полноте и глубине, как у них). Из семи непрочитанных надо бы по долгу службы заглянуть в «Антисемитизм в Советском Союзе» Шварца (Изд-во им. Чехова, 1952). Но ведь и без него мы все в этой области эксперты, я не из последних.

Так есть ли для меня разница между колонками, в которых я опираюсь на пережитое въяве или на то, что извлек из прочитанного; на то, что мне рассказывали люди, близкие и чужие, или на то, что обдумал, сопоставляя разрозненные, из самых разных источников сведения и впечатления?

16–22 июля