От частого повторения слова содержание его блекнет, вытирается. Особенно если чередовать его употребление, произносить то кстати, то некстати. «Зло, зло», – жужжим мы, как мухи, и понемногу смысл зла улетучивается из него, оно в самом деле сдувается до зла приставания мух в жаркий день. А ведь как оно невероятно, немыслимо, бесконечно, изощренно! Особенно когда его несет не безликая стихия и не болезни собственных души и тела, а такая же, как ты, но другая особь человеческого рода. До каких степеней унижения, боли, измывательств над тобой и над твоими близкими у тебя на глазах может доходить ее убогая фантазия, каким непредставимым пыткам подвергать. Зверство твоего брата от общих праматери и праотца.
А когда притом оно поставлено на государственную ногу! Когда оно осуществляется не в случайном чулане, куда тебя затолкнул уличный грабитель, не в вонючем зиндане похитителя, а в пусть казенных на вид, но специально отстроенных барачных корпусах, да в недалеком соседстве от герметических газовых камер и печей кремирования, куда позвозят автобусы «мерседес». Тогда твое сознание протестует против того, что зло опрокидывается на тебя безымянным, но не безликим старостой, дежурным, охранником, принципиально ничем не отличающимся от твоего двойника, – такое безмерное, таким ничтожным! Нет, говоришь ты себе, это лишь разновидность, лишь часть того великого, заложенного в основании мира Зла, которое управляет им.
В конце концов тебя выпускают (непостижимо, но так!) из концлагеря, этого конкретного, ты возвращаешься домой. Живешь в нем 42 года, благополучно. За одним минусом: твой дом стоит на земле мира. Акула, носорог и рысь, на которых зиждется мир, никуда не девались. Ты поднимаешься на верхний этаж к своей квартире и прыгаешь в лестничный пролет.
Джером Д. Сэлинджер (1919–2010)
Только не врать. Что этот лучший из миров – рвотное, понятно. Это, увы, неотменимо так же, как то, что правое ухо справа, а левое слева. Но хоть не ври. Ни сам, ни кто. Не ухудшай положение дел до того, чтобы искать глазами, куда вбить гвоздь для веревки с петлей. Не улыбайся обаятельно, это вранье. Не говори «здрасьте» так весело. Не ходи бодрым шагом. Не повязывай шарф поверх пальто, да еще франтовски. Не пиши «Жить не по лжи», честно, сблюю. Не стесняйся сказать вслух, что это заведение под названием «лучший из миров» не по тебе. И что ты сам первый себе больше всех не нравишься, хотя одно с другим не связано. В общем, не ври – вранья на свете в секстиллион раз больше, чем самого света. Не ври ни в зеркало, ни на бумагу, не ври во благо, не ври в честь флага. Не ври. Это для начала.
Не точно об этом, но, в некотором приближении, к этому тяготеющую книгу «Над пропастью во ржи» написал Сэлинджер. И не повторяя в тысячный раз, как ринулись к ней, как влюбились в нее десятки миллионов людей, в первую очередь, молодые, но и всех возрастов, не упустим напомнить, что посейчас, через почти 70 лет после ее выхода в свет каждый год она допечатывается четвертьмиллионным тиражом. В новое время такое случается очень редко, но вот, случается. Думаю, потому, что бытие вселенной и жизнь человечества, и даже типы людей описаны в главных книгах, начиная с Библии, полно и детально, но лицемерие, пошлость, низость так же, как любовь, до умиленности и самозабвения тяготеют к разнообразию и одновременно меняют формы от эпохи к эпохе. Все это требует быть названным немудреными, честными, пронзительными словами. Для этого не достаточно одного таланта, надо еще обладать особенной душой и обработать ее точными приемами, тонкими лезвиями, без фокусов. Как у Сэлинджера.
Михаил Горбачев (род. в 1931 г.)
Жизнь инвалида – это всегда вопрос, сколько человек ухаживает за сколькими людьми. Например, если на сто человек одна нянечка, то человек получает одну сотую от нянечки – то же самое, что ничего.
Мы пытаемся помочь, дав информацию. Мы готовы давать и даем».
(
«Я уродился с ДЦП <детский церебральный паралич>.
Меня отправили в детский дом, а маме указали на трубу крематория – нету сына, один дым.
Я начал свой путь до города Трубчевска, где были леса, глухие болота и очень много интересного, потом до городов Нижний Ломов и Новочеркасск. А еще успел заскочить в институт Карла Маркса. <…> Там мне отрезали ноги.
Я сейчас сижу только благодаря коляске, которая сделана израильским инженером, а так бы мне пришлось лежать.